Настуся - Инна Митрофановна Христенко

Где-то под самым окном захлопал крыльями молоденький соседский петушок. Хрипловатым голосом он оповестил, что горячий летний день начался. Настуся проснулась и, сидя на постели, протирала кулачками глаза. Солнце, как всегда, встало раньше её. Его весёлые лучи давно уже пробрались в хату, проложили дорожку через лавку, через стол и упали прямо на мамины плечи, склонившиеся над работой. Словно желая приветствовать маму, они игриво скользнули по гладко причёсанной голове, по низке кораллового мониста на белой шее и зацепились за никелированное колесо швейной машинки.

Настуся спрыгнула с постели на земляной пол и, как была, в одной сорочке, выбежала во двор. Как же хорошо! Земля под босой ногой тёплая, словно протопленная с вечера печка, воздух чистый и прозрачный, и видно вокруг далеко-далеко! Вон Монастырская гора, покрытая лесом, а вон среди ослепительных песчаных берегов извивается Ворскла, заросшая густым лозняком. А там, за Ворсклой, возвышаются строения, дымят паровозы. Это — станция Полтава-южная, а за нею депо, где работал мамин брат, дядя Осип. Высокий, весёлый, весь пропахший мазутом, появлялся он, бывало, каждый вечер в хате. Не снимая замасленного до блеска картуза, из-под которого выбивается колечко тёмно-русого чуба, дядя Осип присаживается на кончик лавки. Настуся мигом оказывается рядом, потому что знает: сейчас дядя достанет из кармана большую полосатую конфету с кучерявыми концами. От конфеты тоже попахивает мазутом, а на вкус она сладкая.

Девочка вздохнула. Давно уже не приносит дядя Осип конфет. Ещё зимой забрали его жандармы. И все книжки забрали, которые он прятал у себя под матрацем.

Теперь дядя сидит в тюрьме, и неизвестно, когда его выпустят. Каждый раз, как только заговорят об этом, мама печально качает головой, а тётка Марина, с которой дядя Осип даже поссорился из-за тех книжек, прямо краснеет от гнева.