Нестерпимой болью сжалось сердце Настуси. Не смогла она перенести этого равнодушия в родных, таких знакомых маминых чертах! Нет, нет! Мама должна сейчас же, немедленно открыть глаза, заговорить, улыбнуться своей Настусе!..
— Мама, мамочка! — растерянно крикнула девочка, изо всей силы дёргая её за плечи.
Но мама молчала. Только голова её склонилась набок.
И тогда, наконец, Настуся поняла всё. Случилось страшное, безвозвратное, непоправимое… Мама умерла. Не спас бог, не смиловался над маленькой Настусей. Как же это?.. Ведь он милостивый, всемогущий! Зачем же он так покарал Настусю?.. Что же это за бог такой, что невиновных карает?..
Засуетились, забились мысли, как пойманные в густые сети беспомощные маленькие рыбки. Ничего не смогла придумать Настуся, не нашла выхода и в безмолвном отчаянии прильнула к неподвижному маминому телу…
После смерти мамы осталась Настуся, как сорванный с дерева листочек. Какие-то люди отнесли маму на кладбище, забили гроб большими гвоздями и опустили на полотенцах в глубокую могилу. Потом засыпали яму свежевыкопанной жёлтой глиной и разошлись.
Наплакавшись вдоволь и набродившись по кладбищу меж поросших выгоревшей травой старых могильных холмиков, прибрела Настуся домой. За стеной, на хозяйской половине, слышались весёлые голоса, пьяное пение. Это поминали Настусину маму, «новопреставленную рабу божию Анну». Про Настусю все забыли, и она так и просидела, притаившись, словно мышка, в своей пустой, печальной хате до самого вечера.
А вечером пришла тётка Марина, забрала мамины вещи и, сердито бормоча что-то про «напасть на свою голову», повела Настусю к себе. Тётка жила на Колонийской, в небольшом, побелённом мелом домике из двух комнат. В одной жили тётка с дядей, другая называлась мастерской. Это было просторное помещение с широкой, низкой печью и длинным столом вдоль стены. На том столе, покрытом мраморной доской, дядя Кузьма катал горячую прозрачную стеклянную массу растопленного сахара, из которой делали карамель. Тут же, в мастерской, и спала Настенька на каких-то мешках.
Очень рано, ещё до света, девочку сгоняли с мешков, и в мастерской начиналась работа. Настусе она была не под силу, и тётка Марина, проходя мимо с засученными по локти рукавами, сердито кричала:
— А ну прочь отсюда, не путайся под ногами!
Настуся торопливо отступала с дороги, так как видела, что тётка злым духом на неё дышит. Кусок хлеба за обедом не даёт, а тычет в руки и сироткой, как когда-то, не называет.
