– Это наша бабочная тетушка! – немедленно сообщила его спутница.
– Не-ет, это наша теточная бабушка! – Бесшумно взлетевшая по лестнице вторая сестрица возникла у Мити за спиной – от простыней она уже успела избавиться.
– Мы – ее внучатые племянницы! – хором возвестили барышни, а потом лишь одна из них добавила: – Нашего покойного дедушки сестрица. Только мы ее никогда не видели.
– Ее убили, еще когда противный Петька только родился.
– Убили? – переспросил Митя.
«Вот вам и тихие места!»
– Во время крестьянских волнений. Когда предыдущий невинно убиенный государь император повелел, чтоб мы… то есть не мы, конечно, а еще дедушка и бабушка…
– И бабочная тетушка!
– Теточная бабушка! Чтоб они зачем-то отпустили здешних крестьян на волю и отдали им много-много кусочков от нашей земли. А им почему-то те кусочки не понравились. Хотя батюшка до сих пор не понимает, зачем нам вовсе было отдавать.
– За выкупные платежи, – пробормотал Митя. В питерских салонах весь последний год, с приходом нового государя, тоже принято иронически не понимать, для чего все реформы предыдущего императора были затеяны. Но должен же он показать глупым девчонкам, что умнее и знает больше.
– Так за это деньги полагались? – изумленным хором вопросили барышни и переглянулись. – Как думаешь, куда потом делись?
– В Европу ездили?
– Или на противного Петьку потратили!
– А это кто? – поторопился вмешаться Митя, кивая на портрет напротив: там тоже была изображена старуха – на сей раз по-настоящему древняя, а наряд ее относился ко временам и вовсе до французского нашествия. Только вот глаза… глаза были точно такими же: пронзительными, странными и, что скрывать… страшноватыми.
– А это уже ее бабочная тетушка! – сообщила одна из сестриц, кивая на первый портрет. Покосилась на сестру и снисходительно добавила. – Ну или теточная бабушка, ладно уж…
– А вот это тогда – бабочная тетушка теточной бабушки? – саркастически хмыкнул Митя, указывая на третий портрет: на сей раз дамы лет тридцати с нарумяненными щеками и густо напудренными по моде еще прошлого века волосами. Но глаза, глаза… они были одинаковы у всех трех портретов!
– Какой вы умный, Митя! – пропели сестрички: то ли издевались, то ли и впрямь…
– А у бабочной тетушки номер три тоже есть своя… – начал Митя и не договорил: на четвертой стене висел портрет, настолько старый, что превратился просто в почерневшую от времени доску, на которой внимательный взгляд мог различить лишь смутные контуры фигуры… но даже с него на Митю смотрели жуткие пронзительные глаза!
