– Дмитрий Меркулов, к вашим услугам, сударыни!
– Капитолина! – воскликнула одна.
– Олимпиада! – подхватила другая, и обе хором закончили:
– Для друзей… а вы ведь наш друг, верно? Кап очка и Липочка!
И барышни одновременно подсунули ему ручки для поцелуя.
Краткое мгновение паники – барышни ему ручки, а он на них с ножом! – и, видимо, от испуга нож наконец скользнул в перевязь на запястье.
– Барышни Шабельские, я полагаю? – склоняясь сперва к руке одной, потом и второй девицы, с сомнением протянул Митя: уж очень эти белокурые, нежные, как ландыши… бандитки были непохожи на прискакавшую на парокоте крепкую и черноволосую старшую Шабельскую.
Девицы закраснелись – видимо, страшно довольные, что с ними знакомятся совсем как со взрослыми.
– Верно полагаете! – бесстрашно заявила одна – Капочка или Липочка, он сказать не мог, они у него тут же перепутались.
– Немножко барышень Шабельских! – непонятно уточнила другая. – Совсем-совсем чуточку! Ну пойдемте же, пойдемте!
– Ты проводи, а я простыни спрячу, пока мисс не заметила, – заговорщически распорядилась ее сестра. – Вы же не расскажете маменьке, как мы вас пугали?
– И папеньке…
– И мисс Джексон…
– И Антоничке… Это наша гувернантка, она такая душка, но ей вы тоже не расскажете, Митя? – И обе девочки уставились на него так пристально, не мигая, словно старались пробуриться в мысли.
– Могут быть розги? – поинтересовался Митя.
– Ну что вы! – явно фальшиво возмутились барышни. – Разве можно пороть таких милых девочек, как мы?
– В вашей прелести, барышни, трудно сомневаться, – многозначительно усмехнулся Митя. – Хотелось бы знать, что я получу за молчание?
– Оо-о, какой вы! – протянули они разочарованно и в унисон спросили: – А что вы хотите?
– Я подумаю, – еще многозначительнее пообещал он.
Барышни переглянулись, потом одна подхватила юбки – коротенькие, всего до икры, с выглядывающими из-под них кружевом панталетт[16] – и побежала вверх по лестнице, а вторая принялась торопливо собирать брошенные простыни. Митя, усмехаясь, последовал за первой – напрасно барышни думают, что он шутит. Хотят сохранить то место, на которое надевают панталетты, придется платить выкуп: что стребовать, он пока не знал, но завести должников весьма полезно.
– Нам, э-э, туда!
Капочка (а может, Липочка) покрутила головой, словно не вполне уверенная, куда идти, и повела Митю через переднюю залу, почти пустую: лишь зеркало и портреты.
Висящий на ближней стене портрет был плохоньким, скорее всего написанным местным художником, но Митя замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Изображенная на нем дама была одета по старушечьей моде двадцатилетней давности: глухое темное платье, кружевной чепец, из-под которого не выглядывало ни единого волоска. Лицо ее с гладкой кожей казалось странно молодым, словно вполне еще привлекательная дама зачем-то пыталась выдать себя за старуху. Но главным в портрете были глаза! Прозрачные, как стекло, очень-очень светлые, такие, что должны казаться невыразительными. Но не казались, выразительности в них было хоть отбавляй… так что и вовсе смотреть не хотелось. Приглядись к портрету – и эти странно живые глаза на бездарно намалеванном лице ввинтятся в твой разум, как шурупы, а уж что там внутри наделают, страшно и подумать!
