Мальчишки | страница 68

— А ты фараон…

И мы смеемся, и к нам оборачиваются с соседних столиков.

— Лешка, а почему тебе нет писем?

— Сестра переехала в другой город… Вот.

— А я бы всем, всем писала… из всякого города.

Наташка грустнеет.

— Сегодня мое рождение… А дедушка говорил, в рождение всем приносят письмо.

Я смотрю на ее легкое платьице, на длинные ресницы — я не знаю, что ей ответить.

…Когда мы идем к общежитию, держась за руки, Наташка смеется:

— Я так наелась мороженого… Я никогда столько не ела.

Прямо от широкой улицы, внизу, в зеленом тоннеле оврага, как ручей бежит поезд. Я тяну Наташку за руку, ближе.

— Смотри, видишь флажок у проводницы?

— Вижу, Лешка, — кричит Наташка и прыгает.

— Он похож на желтую птицу.

— Похож, Лешка… На каждом вагоне птица.

Поезд уходит под каменный мост в косую тень, и птица пропадает.

Но когда быстрые вагоны выбегают на солнце, в руке проводницы последнего вагона все еще бьется желтая улетающая птица.

То, что остается в памяти и хранится, — это лишь сухой кленовый лист минувшей осени, спрятанный в книгу. Он уже утратил запах и притушил цвет, но в нем живет осень со всеми волнующими красками, тонкой паутиной, оплетающей стволы, глухой тишиной леса и сырыми глухими тропами. По этому листу можно писать поэмы, картины. Лист будет шуршать, наполнит комнату ветром и стуком капель.

…Сейчас у меня такое ощущение, словно передо мной лежит кленовый лист моего детства.

Собака прижалась к стене. Камни летели сверху, ударялись о землю и, подпрыгивая, перекатывались к испуганной собаке. Из-за каменной стены, оставшейся от бог весть когда снесенного дома, показалось маленькое лицо Сеньки. Он жил через дорогу и славился конопатыми щеками и драчливостью.

— Стой! — закричал я. — Скажу матери. Она те задаст.

— Испугал…

Сенька перевесился через стену и показал мне язык. Я подошел к собаке. Она наклонила голову, тихо взвизгнула, заглянула в мои глаза и вильнула облезлым хвостом. Я погладил ее и почесал за болтающимся ухом. Потянувшись и вскочив на все четыре лапы, она обежала вокруг меня, лизнула мне руку и подняла благодарную морду, не переставая взвизгивать.

— Ты куда ее тащишь? Ты чего… — округлив глаза, воинственно надул щеки Сенька.

Но я крепко ухватил собаку за шею и даже не глянул на Сеньку. «Рыжий, — обругал я его про себя, — коли сунешься, побьемся до первой кровянки». Дрались мы с ним частенько. Я втащил собаку в сени, расстелил в углу мешок из-под картошки и пошел к маме.