Дни становились длиннее, а он все чаще оказывался на Кранахгассе, 14.
Вначале это происходило почти случайно. Он приходил туда иногда полистать свои старые учебники, перекусить, узнать, есть ли письма (их не было). Но постепенно он почувствовал, как сам разрушает возведенные им же бастионы.
Он стал есть вместе с родителями. Несмотря на нехватку продовольствия, они питались хорошо – продукты покупала на черном рынке Ядвига у девушек, которые прогуливались по Нашмаркту с детскими колясками, набитыми свеклой или вязанками чеснока. Иногда еды было мало, иногда им доставалась подгнившая ржаная мука или прогорклое молоко, но по сравнению с остальным городом они чувствовали себя неплохо. Люциуш достаточно знал о голоде, чтобы испытывать чувство вины перед людьми с улицы, которые нападали на продуктовые составы и разоряли их, и, когда мог, приносил шоколад и пралине, контрабандой привезенные из Варшавы, в госпиталь, чтобы поделиться с пациентами. В июне явилась полиция и стала задавать вопросы: прошел слух, что в Ламбергском дворце подают десерты, в то время как остальной город голодает. Люциуш солгал: подарок благодарного пациента, сказал он им, но они упорствовали, пока он не сообразил, что они хотят получить свою долю.
Дома за столом никогда не говорили о его кошмарах в первые дни после возвращения, и мать никогда не упоминала свое вмешательство в его военную судьбу. Вместо этого она с любопытством расспрашивала его о буровых вышках Слободы-Рунгурски, поскольку ее все больше интересовали сталелитейные заводы в южной Польше. Полезно услышать рассказы очевидца, говорила она, выспрашивая, что он помнит о мостах и железных дорогах.
Но Люциуш чувствовал, что самые большие изменения произошли в отце. Майор в отставке Збигнев Кшелевский старался почаще оставаться наедине с сыном, чтобы снова и снова рассказывать ему о кавалерийских атаках – совсем не таких, как те, что довелось наблюдать Люциушу. И когда Люциуш находил в себе смелость задать самый трудный вопрос – снятся ли отцу битвы в Кустоце? видел ли он такое, что не может забыть? – отставной майор начинал рассказывать ему духоподъемные истории о героических товарищах, которые, истекая кровью, переползали через груду тел, чтобы пустить по итальянцам последнюю пулю из мушкета. Уже несколько месяцев отец Люциуша отказывался осознать, что его сын служил врачом, а не солдатом. Но когда до Збигнева наконец стало доходить истинное положение вещей, нечто странное начало происходить с Люциушем: казалось, разговаривая с отцом о военной форме и геральдике, он хотя бы на мгновение мог вернуться в те места, которые оставил.
