Видно, подружились уже Рожков с Братухиным, и крепко, если Федя позволял вышучивать свой сибирский говор.
— Вы знаете, когда я последний раз пилила? — вспомнила вдруг Наташа. — Двадцать второго июня сорок первого года. Дрова на зиму заготовляли... Земляника уже поспевала. Мы с дедушкой свалим одно дерево, земляники поедим... Так было хорошо в тот день, солнечно, тихо. Нарвали цветов. С горы спускаемся, а деревня кишмя кишит. «Война приключилась, — сказал дед. — Нонче облака высоко-высоко в небе плыли. И все с западу, с западу». Посмеялась я тогда над его пророчеством. Но первый мальчишка, которого мы встретили, крикнул: «Война с Германией!»
— Он что, мудрый, ваш дед, да? — спросил Рожков.
— Наверное, — улыбнулась Наташа. — Я ему каждый день читала газеты. Но сама не умела увидеть, связать все, о чем там говорилось вчера, неделю назад, месяц, год. А он умел. Он как-то умудрялся помнить обо всем. О том, что гитлеровцы сжигали на площадях книги и преследовали коммунистов, что они оккупировали Чехословакию, Францию и другие страны. Я считала: это далеко — за морями, океанами, в другом мире. У них. А дед уже тогда видел во всем этом угрозу нашей жизни, нашей стране. Значит, мудрый...
Наташа рассказывает, а неподалеку прогуливаются старший лейтенант Ежиков и лейтенант Быстревич, из новичков. На рукаве у Быстревича повязка: дежурный по батальону. Шагает он, заложив руки за спину, небрежно роняет:
— Ах, черт дери, у нас в запасном майоришка один был. Ох уж анекдотчик! Между прочим, командовал полком связи, «бабским полком». Вот, говорит, жизнь!
Перехватив Наташин взгляд, Быстревич послал ей воздушный поцелуй, цинично подмигнул.
— У вас в запасном все такие были? — спросила она. Лейтенант, словно того и ждал, оставив Ежикова, подошел к Наташе.
— Вы, синьорина, кажется, что-то сказали?
— Нет, товарищ лейтенант, я ничего не сказала, — очень вежливо ответила Наташа. Повернулась к Братухину: — Двинем дальше?
— А наш Ежиков сроду слова поперечного, где надо, не скажет. Тоже мне — комсорг батальона, — проворчал Братухин, когда Быстревич отошел.
— Наташа! — послышался вдруг голос Марякина. — Иди скорей, Иван Иванович глаз повредил!
— Эй, сержант, — крикнула она Рожкову, — мчись в комбатовскую машину, там моя сумка, санитарная, принеси! — И побежала за Марякиным. Следом, на бегу подпоясываясь ремнем, мчался Братухин.
— О-о-о, — томно и манерно протянул кто-то, и на посыпанной песком дорожке, вдоль которой тянулись срубы и котлованы, появился лейтенант Быстревич. Взял Наташу за локоть, ласково потрепал за подбородок: — Так чья же все-таки эта гвардии Маруся бегает здесь? Между прочим, когда я был в запасном..
