Она была совсем рядом, когда глубокий замедленный взрыв качнул ее. Она успела добежать до воронки, в которую свалился Летников, и тоже свалилась туда, неуклюже — прямо на горящую спину Летникова, и лежала так, тяжело, со свистом дыша, чувствуя запах паленых волос и кожи. Комья рыхлой земли падали ей на спину, на голову.
Когда взрывы стали послабее, Наташа, путаясь в штанинах, стянула с себя комбинезон. Стоя на коленях, торопливо прижимала его к голове, к дымно тлеющим рукавам, бокам, к сапогам Летникова, ужасаясь, что причиняет ему адскую боль.
Подкатила медсанвзводовская машина. Наташа помогла шоферу и веснушчатой белобровой толстушке с погонами лейтенанта медицинской службы положить Летникова на носилки, и, пока они вдвоем задвигали их в машину, Наташа натянула на себя мятый, в саже и грязи комбинезон. Перекинув через плечо сумку, стала на подножку машины. Всю дорогу до шоссе она думала, как, почему Летников очутился здесь и где Виктор и все остальные.
Самолеты улетели. В колонне разрозненно урчали моторы. Говор. Крик. Отрывистые слова команды... К Наташе подошел солдат, с зажатым ладонью плечом. Узнав в нем тоненького автоматчика, она спросила — просто так, чтобы отвлечься от бестолковых мыслей:
— Что же, сбил самолет-то?
— Сбил! — просиял он, стягивая гимнастерку. — Умирать полетел за гору.
— В самом деле?
— А как же? Дорофеев никогда не врет!
— Ну, молодчина, поздравляю! Ранение у тебя не страшное, — говорила она, перевязывая его и чувствуя, как кружится у нее голова. — Шагай в медсанвзвод — вон туда, в самый хвост.
— Есть, шагать в медсанвзвод! — весело козырнул автоматчик.
Наташа постояла, пропуская машины, надеясь увидеть кого-нибудь из танкистов, но движение нарастало, и, боясь отстать, она крикнула мотоциклисту со свободной коляской.
— Эй, друг, подвези!
Мотоциклист оказался пожилым, усатым.
— Простите, папаша, со спины усов не видно.
— Садись, дочка. Вместе до тылу горе мыкать будем. Небось еще налетят антихристы-то...
— Едва ли. Говорят, одного подбили.
— Подбили-то подбили, да я по опыту знаю — еще прилетят.
В самом деле, через несколько минут крестовая тень снова — и гораздо раньше, чем стал слышен выплывший из-за горы тяжелый гул, — накрыла кусок дороги, смела, поглотила солнечные лучи, касавшиеся Наташиного лица.
— Берегись, дочка! — успел крикнуть усатый. Неподалеку что-то ухнуло, рванулось. Плотная стена воздуха ударила Наташе в грудь, подняла с земли мотоцикл, перевернула где-то высоко над дорогой и бросила в кювет. От удара коляска сплющилась, придавила Наташе ноги. Но боли не было. Была усталость и желание лечь и уснуть.
