…Я поднял взгляд. Рабочий город
сквозил задымленной красой.
Был небосвод над ним распорот
инверсионной полосой.
На стрелке рек, на круче лысой
концертный зал тянулся ввысь.
Землечерпалки возле мыса
на донных выгулах паслись.
Все звуки в городе проснулись —
и к енисейским берегам
сбегали ручейками улиц
людская молвь, машинный гам…
И я оставил с тайной грустью
моих героев, уходя
к пустому качинскому устью
тропинкой, мокрой от дождя.
Он лил всю ночь и, мир очистив
от старой копоти, иссяк.
В сквозном узоре влажных листьев
плескался парусом лозняк.
Я шёл по набережной, хрусткой
от гальки, щебня и песка.
И очутился… в сказке русской —
у стен резного городка.
Он притулился по-соседски
у Качи, где стоял острог.
Но это был особый – детский,
сугубо мирный городок.
В нём жило всё, во что мы верим
под мягкий бабушкин распев.
Журчал фонтан. Высокий терем
смеялся, дверью проскрипев:
– Смелей, чудак, для всех открыта
ребячья крепость… —
Если б мог,
то как же был бы рад Никита
срубить такой вот городок!
Хозяин разве что котомки,
свой век он прожил бобылём.
Но это и его потомки
играют в городе родном.
Неведом им раздор вчерашний.
…Но сердцу кажется порой:
на те игрушечные башни
с тревогой смотрит мой герой.
Его могла б не беспокоить
судьба сегодняшних детей,
когда бы мы могли не строить
иных, недетских крепостей,
когда бы, встав на их защиту,
не падал у лесных засек
сменивший воина Никиту
солдат, служилый человек…
