— Со всеми он уже поговорил? — спросил я.
Она приостановилась:
— Катю сейчас последнюю допрашивает…
— Допрашивают обвиняемых, — сказал Смоликов.
Тогда Санька порывисто обернулась, испуганно поглядела на меня:
— Ой, Серега, главное забыла! Катя плачет и говорит, что кроме тебя некому было… Понимаешь?! — Ее пухлые губы по-детски жалобно покривились.
Я отвернулся, взялся за рычаги и начал работать, не дожидаясь, пока Санька уйдет.
Не знаю, сколько прошло времени до того, как я точно сквозь сои расслышал у себя за спиной враждебно звенящий голос Кати:
— Колосов!.. Эй, Колосов!..
Выбросил пар, обернулся. Катя пристально смотрела на меня, прищурившись, крепко сжав губы.
— Иди! — она отрывисто мотнула головой, и во взгляде ее сверкнула ненависть.
Я посмотрел на манометр и водомерное стекло, нашел глазами Смоликова. Он смотрел на Катю, и лицо его было обычным, только он вдруг сказал ей:
— Эх ты, курочка! — и выругался.
Она резко обернулась к нему, крикнула:
— Он меня жизни лишил!.. — Сжалась, обхватив голову руками, зарыдала, тяжело сотрясаясь всем телом.
Я встал, пошел с крана, стараясь не коснуться Кати, когда проходил мимо нее. Спустился на палубу. На берегу тягуче и нетерпеливо гудел самосвал. Я постоял, подождал, пока кран начнет работать. Вот загудела машина, зарокотала лебедка. Кран резко, точно за рычагами сидел новичок, дернулся, начал поворачиваться.
На голову и плечи мне кто-то сзади набросил тяжелый брезентовый дождевик… Да, дождь.
— Иди в каюту, а?.. — негромко попросил меня Миша.
Да, дождь… И на Мише мокрый дождевик, и лицо у него мокрое… Испуганное, растерянное и жалобное. Совсем мальчишка еще он, как же я раньше этого не замечал?..
— Иди, а?.. — повторил он и потянул меня за полу.
Кран уже работал почти нормально, только некоторые движения его получались чрезмерно порывистыми, неоправданно резкими. Ну, ничего…
Когда шли по скользкой палубе в каюту, Миша придерживал меня. Боялся, что я упаду?..
Даже сейчас, сквозь ровный шум дождя и порывистый рев лебедки было слышно, как пищит лента тормоза.
Дверь каюты была открыта. В коридорчике стояли Санька, тетя Нюра и Енин, смотрели на меня. По-разному смотрели, и лица у них были разные.
— Прохорова уже унесли! — торопливо шепнула мне Санька, тревожно косясь на дверь женского кубрика.
— И врач с ним отбыл… — протянул Енин.
— Продукты я получила, готовить собираюсь, — всхлипнула тетя Нюра.
— Иди спать, — сказал я Енину. — И Мишу с собой возьми. Вечером будете работать, — и добавил неожиданно для себя: — А может, и ночью… вам придется. — Глянул на Саньку: — И ты, красавица, выспись как следует, с крана — никуда! А вы, тетя Нюра, на свое боевое место к плите.
