— Удивляюсь, Корней Иванович. Что, мало у вас припасено? Зачем же эти колодки, махинации с инструментами?
— А усадьба, Леша? Чтоб ей сгореть, сколь она у меня высосала капиталу и трудов…
— Усадьбу у вас не отобрали?
— Пробовали, да закон не велит. Берут у буржуев, а я с мальчиков кровный мастеровой. А все же, Леша, что ни говори, хорошо, когда есть свое. Помню, давно это было, ездил я с семейством на Днепр. Под одним деревом — сто дачников. Хоть на обеих Слободках, хоть на Русановском острове, хоть в Пуще, хоть у Наталки. А сейчас, — он блаженно улыбнулся и ткнул себя пальцем в грудь, — у одного дачника сто деревьев. И где? Рядом с губернаторской дачей. Ну ладно, — махнул рукой охмелевший Сотник, — это все крохоборство. Мне, Леша, не дает покоя иное.
Бывший старший мастер достал из кармана штанов сложенную в несколько раз толстую бумагу. Развернул ее. Это был план города Киева. Разноцветные значки, испещрившие все улицы города, сразу насторожили Алексея. В первый момент он подумал, что документ имеет какое-то отношение к широко разветвленному белому подполью. Потом он отбросил эту мысль, так как хорошо знал, что страстью трусливого Корнея была нажива, а не перевороты.
— Вот эти значки, — захлебываясь, пальцем водил по плану Сотник, — обозначают инструменты. Весной еще их перетаскали из домов буржуев в казармы, школы, рабочие клубы. Своими глазами я их осмотрел, собственными руками ощупал. Душа горит, Лешка, как подумаю, что с ними сделано. Все загажено, заплевано. В механике полно шелухи, всяких огрызков, окурков. Подсвечники матовой бронзы выворочены. Подумать только — в крышку «Беккера» ввернуты железные кольца, это чтоб брать инструмент на висячий замок. Стыд и позор! Если б это увидел Шопен, он бы еще раз умер! Вот что наделали то-ва-ри-щи! Им нужны пианино, рояли? Балалайку — и то я бы им не дал.
— А про то, что Ракита-Ракитянский, не то-ва-рищ, а их благородие, с шансонетками из «Буффа» отплясывал на «Стенвее» тустеп, что вы скажете, Корней Иванович? Это культура, по-вашему? — начал волноваться Алексей.
— Ну и плясал! Но не сдирал же он пластинки слоновой кости с клавиатуры на мундштуки, — осушив сразу кружку, ответил Корней. — Вот скажу я тебе, Леша, — продолжал свое Сотник, — цены на наш товар растут…
— Об этом вы, верно, и шептались с Кнафтом в Золотоворотском садике?
— Зачем, — отвел Корней глаза в сторону. — Там другое дело. Карлушу Кнафта, сынка нашего управляющего, взяли по мобилизации, посылают на фронт. Какой из него, земгусара, вояка? Ему только и звенеть шпорами по Крещатику. Старик советовался, как выручить сына. Зачем ему зря пропадать, за что — неизвестно. Вот я и про тебя подумал. Знаешь, Леша, нарочно оставил в садике старика Кнафта, чтоб потолковать с тобою по душам.
