— Что же вы не прислали сказать в Чиназ? — говорил Касаткин молодому киргизу. — Мы бы собрались и постарались избавить вас от этого соседства. Сколько их тут?
— Два: отец с женою. Та больше при детях, должно быть еще подростки; наши при стадах видели раз; совсем маленькие, а отец здоровенный, такого большого мы еще сроду и не видели, — отвечал джигит. — Это, должно быть, отец приходил!
— Это я, верно, с ним и встретился сегодня, когда шел солончаками понизу; тот порядочный!
— Лошадь задушили, вороную, лысую, что, помнишь, я к тебе в Чиназ приезжал — еще хромала тогда!
— Ну, помню!
— Верблюжат двоих; джигиту Байтаку бедро измочалил совсем — тот помер. Да что, самого Гайнулу чуть не съел, уж мы и не знаем, как его Аллах уберег!
— Надобно сейчас же дать знать, а то теперь они разлакомились у вас на свободе еще и не такой беды наделают!
— Гайнула сам собирался к тебе ехать да что-то раздумал, до следующего базарного дня отложил!
— Ну, ладно, ладно, — утешал ее Касаткин, — вот, может быть, убьем — шкура моя, деньги от губернатора ваши![115]
Погоревали, погоревали еще о случившемся, да и перестали. К вечеру, только стало заходить солнце и красный диск его опустился к самым камышам, что синей полосой тянулись по горизонту, послышалось вдалеке, со стороны степи, разнообразное блеяние овец, звонкое ржание лошадей и резкие, пронзительные крики верблюдов: то Гайнула с джигитами гнали стада на ночлег. Из всех остальных кибиток высыпали женщины в белых тюрбанах и синих рубахах; у каждой в руках была какая-нибудь посудина — они поджидали прибытия кобыл, которых нужно было доить на кумыс.
Гайнула приехал верхом на тощем жеребце карабаире, слез с лошади, бросил ее так у кибитки без привязи и подошел к Касаткину.
— Ну, здравствуй. Вот спасибо, что к нам зашел! А я было сам к тебе собирался! — сказал он нашему охотнику.
— Знаю, — отвечал последний. — Мне уже все рассказали!
— Да чего рассказали, — вмешался в разговор старик. — Сам своими глазами видел!
— Бабы у тех еще кибиток мне говорили! — заметил Гайнула, кивнув головою назад.
— Без настоящего припаса пришел я, — начал Касаткин, — собираться долго некогда было, да, признаться, я и не думал, что они к вам забрались, полагал, что у Чирчика теперь держутся!
— Эти снизу пришли; я по следам видел: из тех камышей, что за гнилыми колодцами; даже через степь шли — немного, а шли. Мы с джигитами как увидали следы в степи — просто глазам не поверили…
