.
Таким образом, в категорию подозреваемых в шпионаже и прочей контрреволюционной деятельности попадали не только представители вышеперечисленных национальностей, но и все жители пограничных деревень и хуторов, все родственники репрессированных и высланных.
Относительно арестованных «шпионов» и участников Польской военной организации (ПОВ) имеется следующее красноречивое показание Хайкина, бывшего сотрудника Оршанского райотдела НКВД, который на допросе 4 июня 1939 г. показал: «Будучи под стражей во 2-й камере, в которой находилась группа арестованных колхозников из дер. Рудня-Столбунская Светиловичского р-на по фамилии Гулякевичи и Громыко в количестве 7 чел., а в соседних камерах сидело еще из их деревни, причем – они рассказывали, что из их колхоза привели около 40 чел. Всех их допрашивал следователь Кошкин, они говорили, что он их избивал, в результате чего получил от них ложные показания о якобы их принадлежности к к. р. организации […] “ПЛОВ”, “ПОВ” и другие слова, не зная содержания, что это обозначает, и эти колхозники между собой ругались – почему они клеветали друг на друга»[430].
На деле же для выполнения лимитов по национальным операциям исходили не из наличия компрометирующего материала, а из национальности человека. Бывший заведующий отдела управления госбезопасности НКВД А. Гепштейн, уже будучи арестованным, на допросе 7 марта 1939 г. показал: «Был установлен фактически такой порядок, при котором белоруса или русского, если это был не кулак, не контрабандист и так дальше, а честный человек, арестовывали по одному только показанию (разумеется, кроме тех случаев, когда это было детальное прямое и убедительное показание, и кроме случаев отдельных ошибок). А поляка, а позже немца и латыша – по одному даже косвенному показанию – арестовывали… Линия на арест в первую очередь поляков привела, в конце концов, к тому, что на местах при составлении справок на арест, часто на основании только того, что у человека польская фамилия или имя, в установочных данных за глаза писали «поляк», зная, что при этом Минск обязательно даст санкцию на арест»[431].
Нарком внутренних дел Алексей Наседкин 13 декабря 1938 г. сообщал секретарю ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко, что во время арестов 1937 – первой половины 1938 г. из взятых лиц по польской линии – чистых поляков было изъято не более 35–40 %, а остальные были белорусы, русские, евреи, украинцы и т. д.[432] В этой же записке Наседкин отмечал, что основной удар НКВД БССР был направлен по польской линии, и очень незначительный – по латышам, немцам, троцкистам, правым, нацдемам, сионистам, бундовцам и т. д.
