— Они же были и «приходящими нянями»?
— Нет, «приходящие няни» — это телохранители, которые прикрывали тайные встречи.
— А что подразумевалось под «медовой ловушкой»?
— «Медовая ловушка» — это когда парню подставляли девушку. То есть операция «обольщение сексом».
— Эти слова действительно употребляются или вы придумали их?
— Все они, я полагаю, выдуманы, хотя мне приятно сказать, что одно или два из них вошли в обиход. Я использовал некоторые подлинные профессионализмов — те, которые мне удалось обнаружить, однако я отдаю предпочтение своим собственным.
— Вы непременно согласовываете все имена агентов с министерством иностранных дел, дабы быть уверенным, что вы никому не причините неприятностей?
— Все это не так уж драматично на самом деле. Мне довелось состоять на дипломатической службе, и в знак уважения я до сих пор направляю дипломатам свои книги, как это и должно быть по теории, а они до сих пор просматривают их.
Меня преследует кошмар, будто в один прекрасный день я придумаю какую-нибудь операцию, имевшую место в действительности, и это приведет к каким-то ужасным последствиям.
— Мне придется задать вам вопрос, который интересует всех: были ли вы на самом деле шпионом?
— В армии, отбывая воинскую повинность — это было тысячу лет назад, — я работал в одном чрезвычайно жалком подразделении, занимающемся допросами; мы старались с помощью уговоров перетянуть людей через чехословацкую границу и вытряхнуть из них информацию, допросить их. Конечно, когда вы проработаете на дипломатической службе столько, сколько я, вы будете чувствовать таких людей на расстоянии. Но мне хотелось бы разрушить такое представление обо мне. Если вы написали рассказ о лондонских проститутках, вас не обвинят сразу в том, что вы содержите публичный дом. Но стоит вам написать рассказ о шпионах, как окажется, что чем вероятнее, правдоподобнее этот рассказ, тем меньше поверят в то, что это плод вашего воображения. Я гораздо больший сторонник правдоподобия, нежели подлинности в искусстве — ведь, в конце концов, в этом заключается творчество писателя.
— Как ни странно, хотя вы сами называете своего «Жестянщика — портного — солдата — шпиона» шпионским романом — а это великолепный рассказ о шпионах, — меня увлекло в нем то, как этот жанр позволяет вам говорить о политике.
— Да, я широко использую эту возможность, и мне кажется, еще не раскрыты все возможности, заложенные в жанре шпионского романа. Понимаете, тот, кто работает в разведке, должен отличаться от обычного бюрократа тем, что действует. Там, где другие болтают, он делает. Вот представьте: прокуренный кабинет премьер-министра, и каждый из присутствующих преследует свои корыстные цели; премьер-министр удаляется в маленькую комнату, где находятся двое парней в серых фланелевых костюмах, которые говорят ему: «Не прикажете ли просто перерезать ему глотку?» То есть это люди, которые сочетают идею с ее практическим осуществлением. В этом смысле они выступают в роли пехоты нашей идеологии.
