Наконец княгиня велела себя шнуровать. Талия у нее оставалась совсем девичья. Поверх нижних юбок ей надели особый поясок с двумя подвесными карманами, украшенными вышивкой, и она вошла в разложенное на полу платье великолепного темно-изумрудного цвета. Когда платье подняли, она совместила прорези в юбке с карманами и подобрала подол. Комнатная девка, встав на колени, обула ее в нарядные башмачки, Ирина Петровна поднесла на выбор расписные веера.
— Епанечку изволите? — спросила она. — Октябрь месяц, холодно.
— Вели положить в экипаж. Не хочу мять ленты, — был ответ.
И то — на обратной дороге можно хоть в одеяло заворачиваться, а во дворец следует не войти — а впорхнуть свеженькой, безупречной, ароматной. В экипаже не то чтоб тепло, но и не холодно, ветер не задувает, до Авдотьи Тимофеевны ехать недалеко — тут же, на Миллионной, проживает, в полном соответствии со своим богатством. Если бы хотела бывать при дворе — пешком бы в Зимний ходила, но она отгородилась от мира болезнями и печалями. Да и не было в ней ничего светского — блистать не умела, острых словечек не запоминала, музицировать — так медведь на ухо наступил, в театре могла и задремать. Удивительно было, что при полном отсутствии вкуса к музыке и словесности она имела вкус к красивой обстановке, и ее комнаты были убраны с удивительным изяществом.
Когда княгиня вошла в гостиную своей подруги, навстречу встал и поклонился сухонький человечек, более всего похожий на библиотекаря в почтенном доме, где хозяин берет за образец государыню и книги в особой комнате занимают целые стенки, от пола до потолка, поэтому нанят человек, который составляет каталог и уговаривает хозяина приобрести новые увражи. Еще княгине показалось, что перед ней — ручная птица, которую держат в высокой позолоченной клетке, но не попугай — попугайской пестроты в этой птице нет, скорее ворона или галка.
Кроме него, в гостиной были две комнатные женщины госпожи Егуновой и Наташа — как всегда, в отдаленном уголке и с книжкой, одетая скромнее самой непритязательной приживалки. Увидев княгиню, она встала и сделала глубокий реверанс, глядя при этом в пол.
— Вот, Лизетта, рекомендую тебе господина Бергмана, — сказала Авдотья Тимофеевна. — Он сделает тебе вопросы, это все очень важно! Ты ведь хочешь, чтобы Катенька нашлась?
— Хочу, конечно, — княгиня села на канапе о восьми гнутых ножках, предназначенное либо для троих мужчин, либо для одной дамы в придворном платье. Бергман остался стоять.
