Наследница трех клинков - Дарья Плещеева

— Черт знает что! — пробормотал Карл Фридрих Август фон Гаккельн, глядя на вытащенное из пруда мертвое тело. — Черт знает что! Ганс, дурак, поднеси факел поближе! Петер, вытри ей чем-нибудь лицо! Кто это?

Утопленница в длинной рубахе, облепившей тело, на вид была девица лет семнадцати или восемнадцати, коротко стриженная, плотного сложения, уже теперь — грудастая и с мощными бедрами. Гаккельн, опираясь на трость, склонился над ней. У него в хозяйстве таких девок не было, все плели косы. И не столь велика усадьба отставного офицера, чтобы не знать в лицо все ее женское население: двух птичниц, трех скотниц, молочницу, экономку, стряпуху, четверку здоровых кухонных девок, что занимались также мытьем полов, стиркой, садом и огородом.

Да и не усадьба даже, усадьба — у барона. Скорее — мыза, но мыза ухоженная, где хозяйство ведется разумно и каждый клочок земли приносит пользу. Когда человеку под шестьдесят, а жены и детей не нажил, то главной отрадой становится хозяйство. Можно позволить себе баловство — завести хороших лошадей, или пригласить из Митавы ученого сыровара, или даже послать баб на болото, чтобы искали кустики клюквы и черники с особо крупными ягодами. Потом эти кустики посадить вместе, устроив нечто вроде плантации, а урожай продавать по хорошей цене, потому что — диковинка.

— Она не из наших, милостивый господин, — заговорили тихонько люди, — не из наших… не из наших…

— Кто видел, как она шла к пруду? — спросил Гаккельн. — Не бойтесь, говорите прямо. Кто видел и скажет правду, тому дам пять фердингов.

Это подействовало.

— Она вот оттуда шла, милостивый господин, через луг, — сказал любимчик Гаккельна, конюх Герман.

— По-твоему, она вышла из леса?

— Получается так, милостивый господин.

— Что она делала поздно вечером в лесу, да в одной рубахе? — Гаккельн задумался. — И какой черт занес ее в пруд?

— Она шла по дорожке, милостивый господин, — Герман показал рукой направление, — а там как раз мостки, чтобы полоскать белье. Она, я думаю, вышла к мосткам и не заметила, что там-то дорожка кончается.

— Похоже на правду… — Гаккельн почесал в затылке. — Завтра ее непременно будут искать. Ганс, Герман, отнесите-ка ее в маленький погреб на лед. Герман… нет, Петер! Беги на конюшню, принеси старую попону, ту, которой укрываем Фебу. Заверните бедную дурочку и несите на лед.

И, оставив свою дворню у пруда, пошел в дом. Настроение было испорчено — а ведь он собирался провести остаток вечера самым приятным образом, с бутылкой вина и занятной французской книжкой. Французский он знал хуже, чем хотелось бы, а лексикон на что? И кто виноват, что немецкие книги скучны, а французские — задорны и причудливы? На столе ждал «Жиль Блаз из Сантильяны» — самое увлекательное чтение для человека в годах.