— Нет, Торричеллий, он опыты ставил с ртутью и пустотой.
— Как такое возможно? — удивился Воротынский.
— Не знаю, — подумав, честно признался Нечаев. — Помню, а не знаю. Наливай!
Потом они спели несколько песен, сходили на двор и насилу дотащились до постелей.
Разумеется, им и в головы не пришло во время застолья встать и отворить дверь. А вот отворили бы — и обнаружили бы маленькую девичью фигурку.
Поняв, что Нечаев с Воротынским собрались на двор, Анетта быстро и бесшумно отступила к лестнице. Там она подождала, пока оба вернутся, опять приникла к двери, но никаких внятных разговоров уже не было, одна пьяная ахинея.
Анетта осторожно поднялась наверх. Та, кого она звала Като (мода называть так Екатерин пошла от самой государыни), лежала в постели и ждала. Комнатка была освещена одной лишь сальной свечкой, даже не теплилась лампадка в углу перед образом Николая-угодника. Анетта постояла у двери, решительно сделала три шага меж кроватью и своей постелью, опустилась на колени и стала тихонько молиться.
Она просила Господа о своем сыночке Валериане. Като права — если Алеша и откроет, где прячется Марфа с дитятком, он младенца не тронет, он лишь смерти своей несчастной супруги добивается. Так что придется жить врозь — чтобы не бегать втроем по всей столице, ночуя где придется и рискуя здоровьем Валериана. А так — Марфа останется в той комнатке на Васильевском острове, а деньги у нее есть — все деньги у нее и остались, но это хорошо, ей нужно растить дитя… да пусть черненькое, все равно ведь родное!..
Она просила Господа и об Алешеньке — чтобы просветил и умудрил ополоумевшего от беды мужа. Она простила Алешеньку — и хотела, чтобы Господь его так же простил. И, конечно, чтобы разъяснилось это странное дело с сыночком.
О загадочной девице-иноземке, которая спасла ее от смерти и попросила о такой небывалой помощи, Анетта тоже просила Господа. Дело диковинное — да ведь другого способа спасти свою жизнь у Анетты нет, а при Като она будет иметь и пищу, и крышу над головой, пока не кончится чума и не удастся найти родителей. Подслушивать и пересказывать — нехорошо, но грех ли, если пересказываешь правду?
Наконец и двух пьяных мужчин помянула в своей молитве Анетта — рабов Божиих Михаила и Глеба. Как не помянуть — они были к ней добры.
После молитвы на душе немного полегчало. Анетта поднялась и повернулась спиной к подруге.
— Расшнуруйте меня, Като, прошу вас, — сказала она по-французски.
