Свирид возился на огромной печи, а бандиты нетерпеливо ждали внизу. Особенно проявлял нетерпение высокий: становился на цыпочки и, вытягивая длинную шею, пытался заглянуть на печь, торопил, посверкивая золотыми огоньками в глазах:
— Хозяин, скоро там?
— Сейчас, — глухо, как из могилы, отзывался Свирид.
— Достаешь там, хозяин?
— Сейчас достану!
Свирид натряс на полку гаковницы пороху, взвел стальной курок, перекрестился, прижал тяжелый приклад к плечу.
— Забирай, атаман, свое золото!
Атаман торопливо вскочил на нары, потянулся к Свириду, подставил руки.
Стоголосой пушкой грохнула гаковница, оглушила всех, кто был в хате. Атамановой головы как не бывало, упало на пол обезглавленное тело с коротко обрубленной, как у цыпленка, шеей.
Варвара покачнулась, согнулась пополам, цепляясь руками за стол, осела на пол, провалилась в темноту. Свекор, пока его стащили с печи, успел еще двоим раздробить головы тяжелым прикладом гаковницы, а третьему железными пальцами сломал шею, но бандитов было много, всех не передушишь, гуртом навалились на него, связали, потянули, как собаку, к реке и долго отводили душу, терзали под вербами.
О незваных гостях сообщил Оксену соседский мальчик — примчался на маслобойню на лошади. Оксен, вскочив на повозку, подгонял жеребцов, не жалея кнута, а Иван, который успел вскочить вслед за отцом, изо всех сил держался за грядки.
С горы до хутора кони не бежали — летели, распластавшись в сумасшедшем галопе. Ветер обрывал с них клочья пены, брызгал прямо в лицо Оксену горячим дождем.
Прогремели под колесами разбитые ворота. Вытянутыми тенями промелькнули мимо клуня, кошара, сарай, кони обогнули их и остановились на месте. Не успел еще Иван повернуться, как Оксен, схватив топор, спрыгнул с телеги. Простоволосый, задыхаясь, вскочил в хату, в черный провал дверей, и застыл на пороге: на залитом кровью полу валялись трупы бандитов, а возле стола, на полу, сидела Варвара и из теста, перемазанного кровью, делала пироги…
Оксен нашел отца под вербами. Весь изрезанный, с изорванной кожей, которая кровавыми лоскутами свисала с груди, с черными провалами выколотых глаз, Свирид еще дышал — не хотел так легко поддаваться смерти. Его осторожно перенесли в дом, положили на скамью, прямо на голое окровавленное тело накинули мокрую скатерть, все время поливали ее водой, и Свирид через какое-то время пришел в сознание.
Отец умер на другой день. Все просил поднять ему голову и повернуть к окну: надеялся, должно быть, увидеть на прощанье хоть крошечку света. А перед этим ночью, когда разошлись соседи и Оксен остался один на один с отцом, Свирид подозвал его к себе слабым голосом:
