— Подходи! — твердил я. — Иди, чего ждешь!
Бык, опустив голову и выставив вперед рога, смотрел на меня.
Вдруг я вспомнил, что и в стычке с Клементием, и в моих блужданиях по лесу, и в ссоре с Гогоной — во всех бедах этого дня виноват Гвиния, и я пошел на него.
Видно, Гвинию озадачила моя смелость, он медленно поднял голову.
— Ну, подойди! Давай! Пропори меня, ну!
— Гогита! — Гогона схватила меня за штаны. — Гогита, стой!
— Пусти, Гогона, пусти! Ради него я… Ведь ради него… Ох, чтоб ему!.. — Мне хотелось обломать Гвинии рога, я чуть не плакал. — Пусти, пусти, тебе говорят. Я убью его! — И я бросился на быка.
Гвиния шумно засопел, повернулся и пошел прочь от меня. Я пустился за ним, стал бить кулаками. Гвиния побежал. Я гнался за ним, пинал ногами, коленями, бросился на него грудью. Сначала он убегал трусцой, но потом припустил вовсю, оставив меня позади. Я долго гнался за ним. Мне хотелось выместить на нем злость на себя, на Клементия, на Гогону, на весь мир…
Глава седьмая
УПРЯЖКА БЫКОВ
Я не стал привязывать быков, оставил их Гогоне. Медленно перешел поле, потом вдруг заторопился домой. Перескочив через высокий частокол, очутился в нашем дворе. За кухней слышались удары топора. Я обиделся на маму. «Вот мне не дала наколоть дров, а теперь сама…» Я даже подумал, что с тех пор, как папа уехал, она меня уже не так любит, только и знает, что сердится на меня.
Я зашел на кухню. Заза бил колуном по толстому полену.
— Заза! — крикнул я. — Брось колун, по ноге хватишь!
Заза от неожиданности выронил колун. Я припомнил, что отец запирал от нас топор и колун.
— Не смей брать его, слышишь, не дотрагивайся! — строго сказал я, пробуя пальцем лезвие.
Так делал отец.
В одном месте оказалась небольшая щербинка. Наверное, Заза ударил колуном о камень. Но я сделал вид, что не заметил этого, и повторил:
— Нельзя его трогать, понял?
Заза кивнул, но взгляд его словно спрашивал: «А тебе-то можно?»
На веранде грелась на солнце бабушка с Татией на коленях. Рядом с ней стояла полная бутылка молока с соской. Я удивился: до сих пор сестренке хватало маминого молока.
— Бабушка!
Бабушка укачивала девочку, но мысли ее, должно быть, были далеко; она не слышала меня.
— Бабушка!
— Что, сынок? — Она очнулась и концом платка протерла глаза.
— Где мама?
— Ушла на плантацию чай собирать. А ты где пропадал весь день?
Второй год, как мама не выходила в поле собирать чай: кормящих матерей освобождали от этой работы.
— Целый день не ел ничего. Иди поешь!
