Улыбка. Голос. Свет чарует. Аромат сводит с ума.
Не смотреть! Не могу…
– Если луна укажет мне путь, я готов пройти вслед за ней хоть тысячу ри!
– На запад до райских селений? – звенят, журчат серебряные колокольчики. – Да вы поэт, господин! Но мой дом куда ближе. Там вы найдете и приют на ночь, и ложе…
«Ложе любви,» – услышал я.
– О, прекрасная госпожа! Веди меня скорее!
– За мной, господин. Тут недалеко.
– И негде сменить нам усталых коней!
Показалось мне – или на самом деле лицо красавицы, прежде чем она повернулась ко мне спиной, двинувшись вперед, исказила неприятная гримаса?
Манящий силуэт. Шлейф сладостного аромата. Жар в груди. Сердце грохочет, удары барабанов сотрясают все тело. Флейта вдувает хмель прямо в душу. Мне не нужно притворяться пьяным. Я пьян этим запахом, обликом, пьян предвкушением, от которого становится тесно в штанах.
Я иду, спешу!
…опомнись, Торюмон Рэйден, сказал кто-то, сидящий в зрительном зале, пустом и темном, на жесткой подушке. Чему учил тебя святой Иссэн? Чему учил Ясухиро-сэнсей?! Выровняй дыхание, болван. Успокой мысли. Отрешись от чувств. Сосредоточься…
Легко сказать, откликнулся я, бегущий к счастью по «цветочной тропе». Успокой? Отрешись? Сосредоточься?! Иди вон, чего пристал!
Ты видишь слишком много, сказал он; ты видишь то, чего нет. Слышишь, обоняешь, воображаешь – с избытком, чересчур. «Лягушка в колодце не знает большого моря»? Иногда не знать – благо. Не знать, не видеть, не слышать. Ты – лягушка, понял? У тебя есть твой узкий колодец – и больше ничего. Сосредоточься на том, что видно из него. Выбери, что ты видишь на самом деле. И рявкнул так, что сцена колыхнулась у меня под ногами:
«Не отвлекайся!»
Моя проводница оборачивается. Она что-то услышала? Наш безмолвный диалог? Луна в ночи, мерцание перламутра. Аромат…
Хватит, велел тот, из зала. Отсеки лишнее! Что ты видишь? Что видит лягушка из своего колодца? Краешек ночного неба. Родинка. Родинка на левой щеке. Точка на безупречной белизне. Миниатюрный изъян.
Родинка. Кусочек плоти.
Давно мертвой плоти.
Да, сказал он, темный и холодный, как зал без публики. Изъян. Он не возбуждает, не манит, не пьянит. Он отрезвляет. Помни о нем, лягушка! Думай о нем! Есть дамы, которые клеят себе такие родинки – без изъяна нет прелести. Без старения нет юности, без увядания нет расцвета. Без жизни нет смерти, без зрительного зала нет сцены; без риса нет жалованья…
Что за чепуха! Спасительная чепуха.
Жемчужные ореолы меркнут, истончаются, выцветают. Сквозь них проступают горбатые заборы, контуры спящих домов, едва различимая вязь голых ветвей. Призрачный силуэт проводницы движется странно. То плывет над самой землей, то резко дергается – в сторону, за угол. И вдруг замирает без движения.
