Карп и дракон. Книга 2. Рассказы ночной стражи - Генри Лайон Олди

.

Ветер дует, горы стоят на месте.

.

«Великая радость — родиться среди людей. Тело наше слабо, но разве мы предпочли бы звериное? Дом беден, но жилью голодных духов он, уж верно, не уступает! Сердцу горько оттого, что оно тоскует, но со страданиями в аду это не сравнить. Поэтому есть чему радоваться — что родились среди людей».

Гэнсин, «Проповедь в Ёкава»

Небо горело над монахом.

Я умираю, понял он. Небо горит, но я больше не вижу в нём пожара, сожравшего мой монастырь. Просто закат, солнце садится за гору. Да, я умру не сегодня. Это утешение?

Вряд ли.

О, храм Изначального Обета, великий Хонган-дзи в Исияма! Злосчастный Хонган-дзи! Счастливый Хонган-дзи, бессмертная птица фушичо[1], восставшая из пепла! Никогда больше я не увижу тебя. И это, вне сомнений, утешение. Я запомню тебя, моя обитель, такой, какой ты была в счастливые годы.

— Западный храм, — сказал демон. Трубка в его руке дымилась. — Прекрасное место, строительство уже завершается. Весной в Западный Хонган-дзи войдёт новый настоятель, и это будете вы, святой Кэннё.

— Это буду не я, — ответил монах.

— Почему же? Вам не нравится место? Только скажите, и я построю ещё один Хонган-дзи. Если первый мы назвали Западным, второй мы назовём Восточным.

— Ваше великодушие может соперничать только с вашей щедростью. Мне нравится место, выбранное вами. Я восхищён искусством строителей. Моя признательность безгранична.

— Вы по-прежнему питаете вражду ко мне? Не хотите принять подарок? Десять лет — долгий срок, мне казалось, что наша вражда иссякла.

— В моём сердце нет вражды. Всё очень просто, Нобунага-сан. Не ищите сложных причин там, где есть простые. К тому времени, как храм будет завершён, я покину вас. Мертвецы не принимают даров, отказ мёртвого — не оскорбление. Но мой дух возрадуется, когда в Западном Хонган-дзи воссядет новый настоятель.

— Вы, святой Кэннё, до сих пор зовёте меня демоном. Не вслух, нет! Я читаю это в блеске ваших глаз, движении ваших губ. Ведь так?

Князь Ода Нобунага улыбнулся. Лицо его было лицом Акэти Мицухидэ, предателя и убийцы, чьё тело князь носил с момента своей гибели в храме Хонно. Улыбка осталась прежняя, из прошлой жизни. Эта улыбка заставляла трепетать друзей и содрогаться врагов. Сейчас, когда Нобунага обрёл титул сёгуна, всякий падал ниц, завидев лишь тень улыбки военного диктатора Чистой Земли.

Всякий, да. Но только не монах, над которым горели небеса.

— Это так.

Чай остыл, но Кэннё сделал глоток. Горло саднило, вчера монах простудился во время медитации. Никогда раньше болезнь не смела приблизиться к Кэннё, когда он медитировал. Всё однажды происходит впервые: и жизнь, и смерть.