— Зачем ты это написал? — спросила она, косясь по сторонам, точно боялась подслушивания.
— Ради денег.
— Не завидую твоей будущей жене, Боровков.
— Почему?
— Ты в этой повести окончательно себя разоблачил.
В тот же день после лекций он повез рукопись в журнал, который, как он предполагал, оторвет у него повесть с руками. Все-таки он немного волновался, попав в незнакомую обстановку. По длинному коридору, с расположенными по обе стороны дверями, расхаживали двое мужчин и о чем-то оживленно беседовали. Один, с бородой, курил трубку. Возможно, это были какие-нибудь известные писатели. К ним Боровков не стал обращаться. Он дождался, пока из одной комнаты выпорхнула растрепанная девчушка с кипой конвертов в руках.
— Извините, — обратился к ней Боровков, ловя себя на том, что оробел. — Я тут рукопись принес… э-э… куда бы мне обратиться?
Девица взглянула на него без всякого любопытства. Вблизи она оказалась не такой уж и девицей, а скорее женщиной лет тридцати.
— А про что рукопись?
Боровков не нашелся сразу объяснить, промычал какое-то «ну… да вот…» — сотрудница с досадой его оборвала:
— Понятно, понятно. Идите в тридцатую комнату к Нине Гавриловне. Вон туда!
«Что же это ей понятно?» — недоумевал Боровков. Над дверью указанной комнаты была табличка: «Гринева Н. Г., зав. отделом писем».
«Письмо я бы прислал по почте», — Боровков шуткой попытался придать себе бодрости. Он постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Нина Гавриловна — сухопарая дама в больших круглых очках, с плоским, невыразительным лицом, оторвалась от бумаг и уставилась на него с таким крайним изумлением, словно ожидала в эту минуту чего угодно, но только не появления молодого человека с рукописью.
— Вы ко мне?
— Меня к вам направили…
Девушка в коридоре.
— Садитесь. Что у вас?
Боровков сел, попытался улыбнуться даме как можно более обаятельно.
— Я вам повесть принес.
— Повесть? Свою?
— Да, конечно.
Все большее недоумение охватывало Боровкова и ощущение, что он не туда попал, а если и туда, то напрасно. Вскоре это ощущение прояснилось.
— И о чем же ваша, повесть, юноша?
Боровков взялся рассказывать, но, упираясь в осуждающий, недоверчивый взгляд из-под очков, точно его заранее подозревали в каком-то надувательстве, смешался, говорил неубедительно, перескакивая с предмета на предмет, даже сюжет не смог изложить толком. Нина Гавриловна его не перебивала, и за то спасибо.
— А в конце, как водится, добро побеждает зло, — подбил бабки Боровков.
