Командир Ваня Петров, когда он пришел к нему записываться в отряд, не хотел его брать.
— Говорят, ты болен, — сказал Ваня, глядя в сторону площади Восстания. — А там нагрузки будут большие. Ты подумай, Боровков.
— Что ты дергаешься, как пес на цепи? — спросил его Боровков. — Тебя кто-нибудь науськал? Да, я болен, но освобождения у меня нет. Я болен той болезнью, от которой ты от рождения застрахован.
— Это какой же? — полюбопытствовал умный и справедливый командир.
— Размышлением о жизни.
— Вот видишь, Сергей, — обрадовался Петров. — Ты размышляешь о жизни и на этой почве, говорят, свихнулся, а там придется работать. Самым примитивным образом. Ты встань на мое место!
— Буду работать не хуже других, — буркнул Боровков. Когда-то на первом курсе они были дружны, потом разошлись из-за несходства характеров, но сейчас, взглянув в серое лицо Боровкова, командир вспомнил об этой прежней дружбе и кивнул утвердительно, хотя и выпятив презрительно нижнюю губу. Намек на то, что он застрахован от некоторых болезней, ранил его глубоко.
До поезда еще оставалось полчаса. Петров нарочно собрал их пораньше, тем самым унизив подозрением в безответственности. И этих последних свободных минут Боровков не выдержал, сломался. Он вдруг вскочил на ноги и медленно, будто в лунатическом сне, побрел к телефонной будке.
Набирал номер, и казалось ему, что не было трех месяцев, казалось, только вчера расстался он с раздраженной, презирающей его женщиной, прекрасной, как лунный свет.
Она долго не подходила, и трубка у него в руке налилась свинцом. Наконец: «Вас слушают!»
— Вера, это тебя подонок беспокоит, Сережка Боровков!
— А-а, здравствуй! — ровный голос без всяких оттенков.
— Хочу поблагодарить за свитер.
— Не стоит того.
Больше он не знал, что сказать. Унижение, которому он подвергал себя, он ощущал таким образом, точно под кожу ему запустили живых гусениц, и они там ползали и скреблись.
— Вера, я уезжаю на полтора месяца.
— Куда?
— К сожалению, не в Париж. Еду помогать народному хозяйству. Да ты не волнуйся, я не один еду. Нас тут много гавриков.
— Я не волнуюсь. Счастливого пути.
— У тебя все в порядке? Дети здоровы?
Она не сразу ответила, зато ответила бодро.
— Да, да, все в порядке. Извини, Сережа, я спешу.
— Я тоже спешу. Поезд отходит через несколько минут. Но если хочешь, я останусь.
— Нет уж, уезжай. Тебе полезно поработать.
Боровков тяжело вздохнул. Проклятье! Гусеницы под кожей шуршали и егозили, колючие твари.
