— Почему не сумел, сумел, — Антон Вениаминович благодушно сощурился. — Я даже не буду возражать, хотя ваша позиция, Сережа, не нова и легко поддается критике. Ты как считаешь, Вера?
Хозяйка своему приятелю не ответила, обратилась к Боровкову:
— Ты, кажется, хотел поговорить о каком-то своем личном деле, Сережа?
Он это так понял, что пора, мол, тебе выкатываться отсюда, дружок. Холодок скользнул ему под лопатки.
— Личное дело не к спеху. Я могу в другой раз зайти.
— И часто ты ко мне собираешься заходить?
В ее голосе, раздраженном взгляде и следа не осталось от недавней приветливости. Вот оно — горе-горькое, его гнали взашей, как нашкодившего щенка, его застали врасплох. А он-то, казалось ему, так обаятельно держался. Он маленькую сделал ошибку, когда взялся играть перед ней не свою роль. Она его быстренько раскусила своими остренькими зубками, попробовала на вкус, поморщилась и теперь собирается выплюнуть. А уж лучше бы проглотила. Ему в эту самую минуту жить расхотелось.
— Я вам не угодил? — спросил Боровков. — Вам не угодили мои рассуждения?
— Не люблю умствующих циников. Особенно тех, у которых мамино молоко на губах не обсохло.
Антон Вениаминович, занавешенный сигаретным дымом, сделал вид, будто он присутствовал при этом разговоре как бы в отдалении и ничего не слышит. Это было на руку Боровкову.
— Не гоните меня, — сказал он печально, воспользовавшись их с Верой Андреевной относительным уединением. — Я вовсе не циник.
— Кто же ты, если считаешь, что две трети человечества надо уничтожить?
— У меня язык как помело, — объяснил Боровков. — Я часто сам не понимаю, что говорю.
Вера Андреевна поднялась.
— Поскучай немного один, Антоша. Я провожу студента.
— Вы разве уже уходите, Сережа? — спросил художник.
— Приходится.
— Не вешайте носа. Я был рад с вами познакомиться. Честное слово.
«Он ее, наверное, крепко охмурил», — подумал Боровков с тихой ненавистью к этому лощеному, самоуверенному человеку, так надежно тут обосновавшемуся.
В коридоре Вера Андреевна сказала:
— У тебя действительно есть ко мне какое-то дело? Пойдем на кухню.
— Почему вы так заторопились от меня избавиться, Вера?
— Я все могу стерпеть, кроме хамства. Ты с самого начала вел себя развязно. Ты умный мальчик, но это не дает тебе права на дурные манеры. Зачем тебе знать про моих детей?
— Мне все интересно.
— Вон как!
— Конечно, вы повидали свет, бывали за границей… В каком, кстати, качестве?
— В качестве переводчицы.
— Ага. Понятно. — Ее лицо светилось, он изо всех сил сдерживался, чтобы не схватить ее за плечи, так близко она была, такое головокружение распространяла. — Я немного растерялся, простите. Впервые в таком обществе — известный художник, переводчица. Заглянул одним глазком в красивую жизнь.
