Любава поправила платок, попросила:
— Ты… Ты, Игнат, прости меня. — Она глядела начисто выскобленный стол, опершись на него локтями.
— Ишь когда повинилась, — в сердцах сказал Игнат и все-таки, довольный, не ожидавший скорого покаяния, усмехнулся. Потом он сощурился, сдвинул брови. Да если бы повинилась раньше — не простил бы, нет. Другое бы что, может, простил и забыл, но то, что случилось тогда, давно…
— Нам трудно было бы…
— Ты что же, знала, что… будет в тот день?
— Нет. — Любава поглядела в окно, как бы жалея о том, что заговорила о далеком прошлом.
Игнат подумал: «Неужели ей с тем мастеровым лучше было?»
Спросил насмешливо:
— Чего? Птицу-тройку искала? Х-хе… Так вот, захромала она, не туда поехала. Может, кучер не за ту вожжину потянул? А?
— Должно быть, нужно так — свернуть.
— Не перекинулись бы… косогоров много.
Помолчали.
— Маша-то добровольницей пошла, в санитары… И что оно дальше будет? — спросила Пелагея, ни на кого не глядя.
— Ох, дети… — вздохнула Феклунья.
Игнат почему-то боялся, что Любава вдруг начнет рассказывать о муже, о детях. Он поднялся, кивнул Пелагее:
— Пойдем дозоревывать, полунощница, — и Любаве, дерзко глядя в глаза: — Ну, думаю — свидимся. Пока. — Игнат надел кепку, вышел, не оглядываясь.
Любава не ответила.
В предутренней прохладе досыпал хутор. Из прибрежных кустов, от речки тянуло сыростью. Заголубела восточная половина неба. Черные присмирелые тополя настороженно вглядывались в раннее утро. Игнат вышагивал впереди. За калиткой спросил:
— Чего же не призналась-то?
— Боялась. — Пелагея догнала мужа, пошла рядом.
— Что с нею? Где поранилась?
— Ушиблась. Что-то взорвалось, волной кинуло. На шахте. От страха, должно, поседела в одну неделю. — И скороговоркой, тихо: — Про тебя, про нас все расспрашивает, как да что? Интересуется…
— А чего на шахте оказалась? По своей охоте в хутор приехала или прислали?
— По своей… — Пелагея пожала плечами, ниже опустила голову.
— Одна тут или с кем? — допытывался муж, не веря жене.
— Не знаю. Не говорила.
«Повинилась… Легонько отделаться хочет. Словечком одним. Прости… Зачем все-таки приехала? — думал Игнат. — И в хутор. Не гостевать, конечно. Перебудет… А потом куда? Либо на что надеется?.. Нет, неспроста она закатилась».
— Гаврюшку нашего… племяша повидать хочет… — прошептала Пелагея.
Игнат молчал, взвешивая. В добрые годы Любава в его дом не заглядывала, а теперь… Родня… Гм… Тетушка. И не боится в такую годину. Не подвох опять какой? Хотя, куда ей теперь подаваться… Перед своим перелазом Игнат оказал:
