— Что за… — устало выдохнул я. — Только микробов ваших, людских, мне на обед не хватало.
Вновь пришлось работать с пересечениями пространств, преломлять углы и разворачивать ландшафт для себя максимально удобным ракурсом. Теперь голова лежала боком, я мог видеть все, что происходило с девочкой.
Она плакала, глаза-щелочки роняли водопад слез, а распахнутый рот извергал жалобные стоны и всхлипы. Девочка тянула ко мне свою руку, совсем позабыв о себе и о том, что ее окружал с десяток крайне враждебно настроенных возбужденных безнаказанностью мужчин.
«Я всего лишь отрубленная голова», — сказал я сам себе, оставаясь немым свидетелем всего происходящего.
А люди тем временем подтягивались к месту явной расправы. Они окружали его, достаточно близко, чтобы разглядеть все до мельчайших деталей, но и удаленно, дабы считать себя непричастными очевидцами. Сзади меня тоже слышались звуки торопливых шагов и возгласов.
Люди жаждали зрелища. Нет! Они голодными и обезумевшими глазами впивались в картину неравновесной жестокости и, нетерпеливо сглатывая слюну, предвкушали заранее известный финал. Люди замерли, впитывая ароматный кровавый сок действительности. Но самое поразительное — они искренне, я бы сказал фанатично, верили в то, что поступают правильно.
— Мы говорили, говорили тебе! — ревели свирепствующие детины, склоняясь над девочкой, она лишь плакала и жалась теснее к земле, обнимая костлявыми содранными в кровь руками свое дрожащее тщедушное тело. — Мы приказывали исчезнуть! А ты не послушалась! Ты дитя нечистой силы! Маленькая шлюха, желающая совратить наших сыновей…
Народ ликовал в согласии и требовал вершить суд по справедливости. А я чуть ли не смеялся. Более забавной и гротескной вещи, нежели людская тупость трудно сыскать. Однако приговор вершился, и ничто не могло его отвратить.
— Давайте, раз и навсегда накажем эту дрянь! Дадим огонь ее развратному чреву! Сотрем заразу! — предложил самый широкоплечий из мужчин, и, судя по добротно сшитой одежде, самый богатый, а потому и уважаемый.
— Так ее! Проучить сволочь! — заревела восторженная толпа, пьяная кровавым предвкушением.
— Прошу не надо, нет! Я же ничего не сделала! — противовес людскому морю кричала и роптала заплаканная девочка, но было поздно.
Сильные руки мужчин распяли ее тело на земле, удерживая от резких движений и мешая вырваться, другие раздирали ее куцее одеяние, обнажая перед публикой сокровенные, никем не тронутые, места девственного тела.
