А дальше все крутилось быстрее земли по сравнению с Плутоном.
Московский вокзал, кассы, толкучка в очереди, билеты до Москвы, на ту символичную и значимую Аврору, которая ровно год назад примчала меня в сладостную историю любви с декорациями помпезного Питера.
Видеть Алекса я более не хотел. Еще сидя в автобусе, я сломал свою сим-карту, стер из карты памяти телефона его номера, а чтобы не было соблазна написать Алексу, я сменил пароль «в контакте» и не записал его. Почтовым ящиком от аккаунта я давно уже не пользовался, поэтому шансов найти своего бывшего возлюбленного у меня не осталось. Я обрезал все связующие нити. Мое решение — исчезнуть.
До посадки оставалось два часа.
Я провел их в зале под огромными часами, которые заодно были и схемой маршрутов поездов. Интересно так… Москва, Владимир, Харьков, Одесса… Столько городов, столько стран еще осталось мне неведомыми. И везде там живут люди, дышат воздухом, смотрят на солнце, они одинаково не выносят жары, ругаются на повышение цен, сетуют на болезни. Мир — это муравейник, он живет в едином ритме, но ты не знаешь даже, что происходит рядом, не говоря уже о людях в далеких странах. И что им до моего вновь разбитого сердца… Такая мелочь.
В ответ обиженное сердце еще сильнее скукожилось, а пальцы сами собой врубили «Королевна» «Мельницы».
— Стань моей душою, птица… — прошептал я. Напомаженная тетка рядом предусмотрительно отодвинулась. Дежавю. Подобное уже происходило год назад. Или мне так кажется? Неважно.
Но странно, говорящий сам с собой парень выглядел подозрительным, а огромная туша с голубыми тенями, губами, густо намазанными красной помадой, и невероятной химией на полу лысой голове, — была совершенно обычным заурядным явлением. Я вздохнул.
Пришло время посадки. Люди с небывалым спокойствием и удрученностью заполняли вагоны Авроры, где-то истошно плакал ребенок, а мать нервно убаюкивала его. Все дышало некой предопределенностью, даже телефоны звонили как-то уныло. Я занял свое место возле прохода и на удивление не стал ворчать, что оно не у окна. По телу поезда ползла странная тревожная тишина. Но я не предал тогда этому значения, ведь меня пожирала собственная тревога. В ушах вновь заиграла «Мельница», воспевая свою этническую печаль. Мы тронулись.
Дорога успокаивала, да и я наполнился всеобщей апатией, поэтому быстро уснул. Мне снился Алекс и его рыжий друг, их смех, радостные взгляды. В мире безудержного счастья двоих мне места не было. Я должен был исчезнуть, умереть.
