Петр Сергеевич пришел в этот вечер хмурый, она встретила его в прихожей, целуя ее, он уколол щеку усами. Ужинал, думая о чем-то своем.
— У тебя неприятности? — спросила Вера Степановна.
— У меня? — вздрогнул он. — Они каждый день… Но сегодня что-то мне стало не по себе…
Петр Сергеевич внимательно вгляделся в нее, спросил:
— А у тебя?… Ты что-то хочешь мне сказать, я вижу.
— Может быть, не сегодня… Ты…
Тогда он встал, прошел в комнату, она двинулась за ним; Петр Сергеевич прислонился спиной к шкафу, проговорил:
— Я вижу — у тебя срочное. Так что говори.
Она всегда поражалась, как он точно угадывает ее настроение; подумала: «Конечно, надо рассказать… Если у него неприятности — это хоть отвлечет».
И Вера Степановна стала рассказывать обо всем, что узнала у Волотковых и от «энциклопедиста».
— Кондрашев? У немцев? Чепуха какая-то! Ну и что слухи? Плевать!
— Мне не плевать. Это мое, заповедное.
Петр Сергеевич задумался, прошел к столу, потеребил свои волосы; он был в синей рубахе «сафари» с погончиками и накладными карманами, такие рубахи только вошли в моду. Алексей откуда-то привез ее отцу; Петр на работу в ней не ходил, любил носить дома.
— У меня есть несколько Володиных писем. Ты их прочти и подумай, — сказала Вера Степановна.
— Хорошо, — решительно ответил он. — Я подумаю.
Глава четвертая
Дни отреченья
Анна пообещала: «Я буду ждать», но и пять лет назад она обещала то же самое и сдержала бы слово, хотя он исчез на год, но до нее долетели слухи: там, в заводском поселке, у него вроде бы есть другая, вот почему он не звонит и не пишет. И тогда Виталий Суржиков, который пялил на нее глаза с первого курса, предложил ей выйти за него замуж. «С такими, как Витя, не пропадешь», — сказали ей девочки, да она и сама знала: Виталий самостоятельный парень.
Она прожила с ним четыре года, родила Славика: все считали, да и Аня сама была убеждена в этом: у них прочная семья, оба много работали, надо уметь хорошо делать свое дело — в этом они сходились. Уж кем-кем, а бездельником Виталия не назовешь, он мог сидеть в институте, если надо было, по двенадцать часов, и когда получил лабораторию, всякие разговоры о том, что произошло это только благодаря его отцу, Аня всерьез не принимала; она знала: Виталий способен руководить лабораторией, у него есть силы, знания, умение вести за собой людей. Если Суржиков-отец и оказал поддержку, то в этом нет ничего предосудительного, ведь не лоботряса и неуча он пытался выдвинуть, а человека активного и способного, так что в этом случае вмешательство Суржикова-старшего она воспринимала как дело обычное и даже нужное. Аня привыкла к грубоватым ласкам Виталия, он не вызывал в ней неприязни, главным же было то, что у них выработался единый взгляд на жизнь, так Аня искренне считала. Когда Виталий в чем-то упорствовал, ей нравилось одерживать над ним небольшие победы; зная его упрямство, она занимала позицию, противоположную той, которая ей была нужна, твердо стояла на ней, Виталий заводился, а она делала вид, что сдалась, а на самом деле выигрывала бой, это ее веселило и даже радовало.
