— Когда люди уезжали отсюда, надо было им колышки поставить с табличками: деревня такая-то, озеро — такое...
Петр обиделся.
— Я думал, тебе интересно, а ты какую-то ерунду несешь!
— Но я пошутил! — засмеялся Герман. — Плохо я понимаю такие премудрости. Ты лучше скажи, на лодке кататься пойдем?
— Чаю попью, и пойдем.
— Вот и порядок.
В избу вошел Митрий. Увидев в руках Германа вепсский словарь, он хитровато прищурился, спросил:
— Не ладишь ли выучить?
— Ну что вы! Я только посмотреть.
— Дак ведь и я нарочно говорю, — добродушно признался старик и сел на лавку. — Погоди, вот с сеном управимся, дак и тебе веселее будет. С робятишками за ягодами ходить станешь, рыбу ловить, грибы собирать. На Муна-мяги Петька тебя сводит, там татарский хан похороненный...
На ужин собиралась вся семья. Прошмыгнул в кухню с пучком луковой травы белоголовый Колька, самый младший в семье, появились Иван и Нюра. Последней вошла Катя. Она вошла свободно, как хозяйка, без тени смущения на смуглом лице, и Герману показалось, что в избе сразу стало светлее.
Где-то она успела переодеться. Простенькое светло-голубое платье с закрытым воротом, перехваченное в талии узким пояском, было как раз впору и мягко облегало се. Катя прошла к столу, и на какой-то миг Герман ощутил своим лицом едва уловимое движение воздуха и тонкий аромат луговых цветов.
— Садись-ко, Герман, поужинай с нами, — сказала Нюра.
— Спасибо, я ужинал, — и не утерпел, еще раз скользнул взглядом по лицу Кати.
Темные, плавно изогнутые брови, аккуратный прямой нос, немного крупноватые, чуть вздутые губы — лицо как лицо, ничего особенного. Но в нем, как и во всей фигуре девушки, была непередаваемая скрытая прелесть, глубокое спокойствие и достоинство.
— Дак ты сядешь к столу али нет? — это уже голос Митрия.
— Пожалуйста, не беспокойтесь! Честное слово, я сыт.
— Ну и леший с тобой! — махнул рукой старик. — Был бы потчеван.
— Ты чего так? Ведь человек обидеться может! — упрекнула Нюра свекра.
— Пускай и не ломается, когда угощают.
Герман листал словарь и не прислушивался к мирной беседе за столом, хотя говорили по-русски. И вдруг до его сознания дошла фраза, сказанная Петром:
— Пусть едет. Мы и без нее обойдемся. Погода хорошая, спешить не придется.
Герман насторожился: о ком говорят? Кто должен ехать? Куда?
— Ладно, — Иван глянул на Люську. — Дела справишь, и сразу обратно. Никаких кино.
— Я и не собиралась в кино, — Люська передернула острыми плечиками.
