Апликант поспешил к хате Сымончихи. В пустом темном сарае, возле стены, склонившись над чем-то, словно над покойником, выла Сымончиха.
Свинья, тяжело дыша, с визгом пронеслась через двор. Франек с поломанной палкой, еле переводя дух, подошел к апликанту.
— Что это мать причитает?
— Свинья нитки погрызла...
А хозяйская Стефа, высмотрев все, что нужно, прошепелявила:
— Чахоточная нитки на кросна только кончила сновать, развесила сушить, а свинья их изжевала и кое-где порвала...
— И все?..— спросил апликант.
— Вон она и подсчитывает,— словно оправдываясь, что новость не бог весть какая, ответила Стефания. И засмеялась со своей вечной слюной на губах.
Сымончиха вышла из сарая, сжимая в худых руках перед высоким своим животом изжеванные нитки — губки две-три, основанные на кросна еще днем. Она чуть жива, вид у нее такой, будто она только что похоронила самого дорогого и любимого человека; судорожно и бессильно всхлипывая, ни на кого не глядя, согбенная, она медленно шла через двор по вонючей грязи к развалившемуся крыльцу.
Апликант с испорченным настроением вернулся домой. Хозяйка в это время зажигала лампу и со смехом рассказывала патрону о случившемся. Из-за дверей выглядывали Казюк и какие-то женщины. Все хохотали, но громче всех — старый Казюк. Он никак не мог откашляться и вытереть слезы. Смеялись за переборкой и девчата.
Апликант о чем-то подумал и тоже рассмеялся.
Когда землемеры ужинали, патроново «прошу», кажется впервые не осталось без внимания с его стороны. «И действительно, почему бы не согреться после такой работы? — рассуждал он.— Что я все горюю, как та Сымончиха?..» Когда же приятное тепло разлилось по всему телу, его словно сам дьявол дернул похвалиться, что ему... хорошо и весело.
Поужинав, патрон заиграл полечку. Девчата, толкая друг дружку, пришли в комнату землемеров и танцевали сколько хотели, совсем не стесняясь апликанта. И когда кто-то ущипнул Михасю, даже посмотрели на него. Патрон подмигнул ему и сказал, перекидывая гармонь на другое колено и нагнув голову:
— Браво, браво, «пан Тадеуш»! Что панна, что Ганна...
Апликант на это не очень рассердился; лишь подумал: «Чему верит старый циник...»
Однажды, поздно укладываясь спать, в табачном дыму в пыли, поднятой танцами, он случайно уронил из кармана фотографическую карточку; возле кровати стоял ящик, и он бросил карточку туда.
— Всё тлен...— пробормотал он под одеялом и улыбнулся: то ли удирающая свинья пробежала перед глазами, то ли еще что-то...
