Казюк с женой — бездетные; они обычно уходили на заработки куда-нибудь на железную дорогу, а их земли обрабатывал брат Казюка — Стась. На этот же раз все лето, пока замеряли участки, старики сидели дома — боялись остаться обделенными. Денег заработать им не удалось, и поэтому они злились.
В то время как апликант нервно поглядывал на двери, поджидая Казюка, патрон, на какую-то минуту развеселившийся с приходом выборного, теперь снова молчалив и заспан, как это промозглое утро. Он бурчит:
— Ну чего вы дергаетесь? Что он нам? Ну придет, ну выставим, и вся забота...
И Казюк приходит. Здоровается и делает попытку поцеловать руку паночку-землемеру. Но тот машет рукой, чтоб не лез.
Тогда Казюк путано, сбивчиво, временами всхлипывая и вытирая слезу, просит, чтобы его усадьбу оставили на месте, а еще лучше, чтобы прирезали там же кусочек земли и не трогали его долю на дальнем сенокосе, потому как он там вместе со старухой три года канавы копал, издалека, с Савицкого Поля, приходил туда, и чтобы колонию его присоединили к полю соседней околицы, где живет племянник жены, и на него он перепишет землю, и чтобы записали в бумаге, что племянник за это и его, и его жену, свою тетку, до смерти будет кормить и смотреть, а когда умрут,— похоронит по-людски.
— А еще, дорогой паночек, пусть он мне сошьет сапоги за мою милость. Ведь пан сам видит мою одежду,— трясет Казюк перед землемером своими лохмотьями.
— Моя хата с краю, ничего не знаю,— отвечает землемер на всю эту канитель и колет его обидной шутливостью, скрытой за уважительным тоном: — Когда приедет член комиссии, которого зовут не-пре-мен-ным членом, вот ты его и проси, только он один и может тебе помочь...
— Беспременный...— без ясной мысли тихо бормочет Казюк себе под нос.
— Да, да... Ну, а сейчас иди, иди, братец мой,— говорит землемер,— а то мешаешь нам своими разговорами.
Казюк стоит. Он всхлипывает, вытирая, как все старики, когда плачут, рукавом свитки свои подслеповатые от старости, утомленные маленькие глазки, и бормочет, понемногу повышая свой сиплый голос:
— Господи батюшка! Да пусть она, эта распроклятая земля, провалится в преиспсднюю! А нашу околицу чтобы и земля не приняла. Чтоб они деток своих схоронили, кто подал прошение на колонии, чтоб их гром поразил в чистом поле!
В это время тихо открываются двери и в проеме показывается щербина в широко раскрытом рту, а потом вся голова и постепенно вся хозяйка. За нею маячит полномочный выборный. Они с обеих сторон дергают сзади Казюка, чтобы уходил.
