Апликант прикручивал фитиль в лампе и, воровато оглядевшись по сторонам, чтобы никто не видел, доставал из кармана фотографическую карточку. Милое девичье личико притягивало его взор...
— Ой-ой! Не подходите!..— долетал голос из-за переборки и на мгновенье выводил апликанта из печальной задумчивости. Там, отбиваясь впотьмах от патрона, пищала чернобровая Каролинка (брови ее будто кто-то свел черным углем).
— Шутник наш пан, шутник,— говорит хозяйка, когда хохот и писк немного утихают.— А панич один там остался, не хотят к нам зайти,— обращается она в другую сторону за переборку...
ІІ
В пасмурно-мглисток утро происходила иная музыка.
Словно мокрая болото бесконечно ползет со всех сторон и липнет к людям, голым деревьям, вымокшим курам, рассеяно-грустной корове, которая держит во рту забытую соломинку и стоит, спрятав голову под навес, отдав худую спину на волю беспрерывных холодных струй с гнилой крыши.
Моросящий дождь готов все нутро промочить, он идет сверху, сбоку и неизвестно откуда еще.
Околица, как пастух в дырявом жупане, поникла, молчит.
Однако долго сидеть сложа руки нельзя — в хаты уже вползает серое утро, и шляхта начинает пошевеливаться.
Во двор, где живут землемеры, забежала собака; шерсть дыбом, вся мокрая, грязная. Вслед за собакой идет выборный, чтобы узнать, пойдут ли с цепью в поле и сколько понадобится людей. Он с собакой отряхивается у хозяйки. Собака остается, а выборный через сени заходит к господам землемерам, мнется у порога, затем говорит:
— Слава Иисусу Христу!
Патрон молчит.
— Во веки веков,— из вежливости отвечает апликант.
— Аминь! — заключает патрон и, подхватившись, громко кричит: — Доброго вам здоровья, полномочный выборный!
— Здравия жилаем! — расправляет тот свои высокие, но опущенные плечи; улыбается, делает шаг вперед и еще раз, уже веселее, добавляет: — Здравия жилаем, пан землемер!
Потом долго, издали, смотрит на планы и незаметно опять опускает свои худые плечи. Какое-то время молчит, наконец находит нужные слова:
— О господи, это же надо такое сушение головы господам...
Апликант с нетерпением ждет, когда выборный отведет с них простосердечный взгляд своих серых, выцветших крестьянских глаз. И дождался-таки. Выборный уходит к хозяйке, чтобы немного посудачить о будущей жизни на хуторах. Он рад, что не надо будет идти месить грязь в поле.
У хозяйки уже сидел старый Казюк: слышен его грудной, постоянно простуженный и сипловатый голос. И апликант ждет: вот-вот покажется его высокая худая фигура с короткими седыми и редкими волосками вместо усов и бороды.
