В небольшом зале парни и девчата танцевали вальс. За роялем сидела какая-то пани, рядом на скрипке пиликал молодой музыкант, видно, ученик из какой-нибудь школы или студент.
Танцевали бурно и весело. Всех водил за собой сухощавый белобрысый мужчина, еще довольно молодой, как и все здесь, но уже с лысинкой. Это был франт в кургузом пиджачке и при манишке. Мило улыбнувшись и притопнув ногой, он кричал: «Агош!» или «Адруа!» — и тащил своих послушных танцоров то направо, то налево.
Наконец все фигуры были окончены, люди устали, рояль и скрипка умолкли. Молодежь загомонила, одни присаживались в углу, вытирая потные лица, другие шли в соседнюю комнату и на балкончик.
Мимо Лявона проходили девушки в каких-то необычных костюмах и говорили по-польски.
Лявон отошел в сторонку. Там стоял парень, с виду человек простой, и Лявон спросил у него:
— Что это за костюмы на некоторых девушках?
— Вы, наверное, здесь впервые? — ответил парень по-белорусски.— Это белорусские костюмы.
— Никогда не подумал бы, что белорусские,— удивился Лявон.— У нас на Могилевщине девчата совсем не так одеваются...
— Ну, так какая там у вас Беларусь! Там чистых белорусов уже нет.
— А почему эти паненки говорят по-польски, если они у вас такие чистые белоруски? — невольно поинтересовался Лявон.
— Какие они там белоруски... Приходят сюда потанцевать.
— А ребята-белорусы есть? — продолжал расспрашивать Лявон.
— Несколько человек есть... Вот те, что возле дверей, белорусы
— Эти? Да ведь они, я слышал, говорят, кажется, по-русски?
— Немного по-русски, немного по-белорусски. Здесь все так говорят.
— А из «Нашай нівы» кто-нибудь здесь есть? — спросил Лявон,
— Нет, они сюда редко заходят. А если вы так интересуетесь — посмотрите: вон белорусский поэт, Булгак...
— Что-то я не слышал о таком,— сказал Лявон.
— Он пишет под псевдонимом Трофим Стальной. Вроде бы неплохие стишки...
— Так это Трофим Стальной! — воскликнул Лявон и тут же вспомнил несколько стихотворений, подписанных этим именем. А сам подумал: «Ну и стальной!»
— Его, видите ли, затирают в «Нашай ніве», поэтому он и печатается больше в русских и польских газетах.
— Видно,— пробормотал Лявон и умолк, погруженным в невеселые мысли.
Опять пошли танцы, опять сладким голосом выкрикивал Трофим Стальной свои «агош» и «адруа», опять время от времени та или иная барышня произносила какое-нибудь белорусское слово с особым, для смеха, ударением.
Лявон вышел на балкончик и грустил там один, иногда невольно шепча сам себе: «И это наша культурная среда... Та самая среда, о которой мы столько мечтали в своей глухой школе, в своем глухом белорусском уголке!.. Где же она, та «агромністая такая грамада», где она, эта сознательная молодежь, где же они, эти вожди?»
