Ты пишешь, что не понимаешь моего настроения. Ты учишь меня быть сильным и деятельным. Ты ругаешь меня и говоришь, что нытьем и хныканьем мы никогда не возьмем жизнь в свои руки.
Что ж, охотно соглашаюсь с тобой и охотно сам учил бы этому других, как ты учишь меня... А тем временем я опять в Вильне, работу бросил и завтра вечером еду домой, в свое родное Темнолесье. Ничего не понимаешь? Я сам ничего не понимаю...
Последнее письмо я писал недели две тому назад. На следующий после того день ходил в местечко на почту и там наскандалил, как самый последний шут. Повздорил с почтовиком и, не сдержавшись, шелкнул его легонько по носу. При этом никого не было, почтовик, видно, никому не пожаловался, да он и не знал, кто я такой. Поэтому никаких для меня последствий этот скандал не имел. Да и я об этой некрасивой истории никому ни слова не сказал, даже своему патрону — не хватило духу, да и зачем? В минуты слабости появлялось намерение написать обиженному письмо с просьбой о прощении. Однако не написал и лишь терзался — зачем было так делать? Зачем унизил человека? Что я этим кому-то доказал, что я этим улучшил? Лишь проявил свою азиатскую натуру и свое бескультурье. Такие рассуждения не давали мне покоя. Захотелось все бросить и сбежать хоть на край света, только бы уехать отсюда.
Работа, которую мы выполнили, до смерти мне осточертела. Надоели эти несчастные литовцы, надоел мой патрон-землемер, а главное — я осточертел на этой работе самому себе.
И вот все бросил. Да, братец, бросил и сбежал...
Когда я отъезжал, патрон мой так расчувствовался, что крепко обнял меня и пустил слезу. Черт знает, откуда взялась такая сентиментальность у старого коня и последнего циника! Просил писать ему о себе, где и чем буду заниматься, и, если что, возвращаться к нему на работу. Утешил даже, что, закончив тут все дела, переезжает в белорусскую шляхетскую околицу, где мне будет интересно и хорошо.
Но прости, братец. Когда садился за письмо, думал, что испытаю радость и решительно обо всем напишу тебе. И вдруг потерял всякое желание писать. Поэтому кончаю.
Вечером пойду на белорусскую вечеринку, про которую случайно узнал, зайдя в книжную лавку за книгами.
Интересно — что я там увижу.
Завтра, если будет настроение, опишу тебе все подробно.
Живи, братец, работай, учись и будь весел, чтобы никому не пришлось учить тебя так, как ты учишь сейчас меня... До встречи!
Твой «слабый» Лявон.
***
Было уже после девяти, когда он поднимался по тесной лестничке в Белорусский клуб.
