— Ну и как, — все еще продолжая всхлипывать, Трубецкой зацепил на вилку кусочек копченого мяса, — получилось?
Данила Евгеньевич довольно усмехнулся, расправил плечи:
— А как же!
А то, что вышло коряво и далеко не с первого раза… Методику предстояло тщательно отрабатывать. То, что сделано, — первый крошечный шажочек. Как та самая капелюшечка.
— Еще она заставила поклясться, что ее имя в этой работе упоминаться не будет, — грустно добавил он. — И я ее уговаривал. И Сергей… Сам сидит на кушетке с голым торсом, убеждает… А она смотрит на него совсем не по-девичьи, как целительница смотрит, и спокойно так, твердо говорит: нет.
— Возможно, у нее на то имеются причины. — Трубецкой передвинул тарелку поближе к другу.
Данила Евгеньевич не отказался. Намотал нарезку на вилку, посмотрел на друга совершенно трезвым взглядом. Напоить целителя, если он того не захочет, задача невыполнимая. Трубецкому об этом было известно.
— Естественно, Тофа, у нее есть причины. Но ты ведь понимаешь, что если методика сработает…
— Вот тогда и поговорите еще раз, — перебил его Трубецкой.
Данила Евгеньевич подумал и… кивнул, соглашаясь. Сам ведь недавно думал про Сергея. Главное, не давить, а потихонечку продавливать. А вот с Александрой вдруг взял и растерялся. То ли потому что девушка, то ли…
— Про Варланова новенькое есть?
Трубецкой тяжело вздохнул. Профессор хмыкнул: мол, пои не пои, а про насущное я не забыл.
— К детям, а их у него двое, приставлена охрана. Супружница не кажет носа из дома. А так… — Он пожал плечом. — Он ведь в персидском отделе служит, а у персов опять какие-то непонятные шевеления. Может, одно к другому отношения и не имеет, но мои люди копают. Да и Дедов…
— Так это был все-таки он? — тут же подобрался Данила Евгеньевич.
Взгляд, которым тот тип проводил уходившую из купе Александру, профессор не пропустил.
— Пока недостоверно, но… Войдите! — разрешил он, отреагировав на стук в дверь.
Данила Евгеньевич чуть развернулся…
— Отец…
Младший Трубецкой выглядел скорее не растерянным, а потерянным. Смотрел хмуро. Кривился.
— Ты откуда такой? — поднялся старший Трубецкой. Подошел к сыну, развернул того к свету.
— От Воронцовых, — отступил младший. — Как-то это все…
На взгляд Данилы Евгеньевича, это действительно так и выглядело. Сначала отказаться от сына лишь потому, что полюбил не ту, которую приглядели родичи, а теперь, когда так страшно убили…
Смерть обнажает скрытое, проявляет, обдирая чужие представления и домыслы.
