— Здравствуйте, девушки!
— О-о, ваша ручка сломалась! — дружно заахали девушки.
— Я потеряла ее. Была на пляже и…
— Не горюйте, она все-таки непрочная, хотя отделочка у нее красивая. Хотите шариковую?
— Лучше химический карандаш и какую-нибудь несложную точилку… А где же Фатима?
— Уехала к матери, в горы. Мать у нее заболела.
— С мужем?
— Если мать помрет, поедет и он. Тогда все поедем.
Девушки даже не скрывали, что им очень хочется поехать в горы, хотя бы и по такому грустному поводу. Впрочем, когда вдоволь выпьешь вина и закусишь жареным барашком — этим непременным спутником и похорон и рождений, — думаешь только о том, как хорошо жить на свете.
— А зачем вам Фатима? — спросила одна из продавщиц. В глазах да и в голосе у нее было нескрываемое любопытство.
— Вчера вас было здесь четверо, а сегодня только трое.
Девушки взглянули на меня разочарованно. «Только-то! — говорил их взгляд. — И вы не заметили того, о чем говорит весь город». Право же, не стоило спрашивать о Фатиме ради простого счета! А ведь, пожалуй, в сущности своей они не злые. Просто городок мал и скучен, как все курортные городки в межсезонье.
Огорченная непредвиденным обстоятельством и зная, что за это мне влетит от редактора («Так вы даже и не поговорили с женой Рашида?! Однобоко, однобоко решаете вопросы, товарищ Румянцева!»), я отправилась в дом Шахназ.
И вот вновь я в глиняном коридорчике, у той калитки, за которой гудят пчелы. Они не тронули меня, слишком занятые своим невесомым танцем. Со вчерашнего дня роза расцвела еще сильнее.
— Шахназ в поле, — сообщила мне Наргис.
— Пойдем к ней. Ты сказала, что я приехала?
— Да.
— И как она на это?
— Никак.
От вчерашнего простодушия Наргис не осталось и следа. Она вежливо отвечала на мои вопросы — и только. Пока я стояла у розы, сбегала в дом, переоделась. На ней были бежевые брючки и спортивная курточка синего цвета. Видимо, она всерьез решила бросить вызов местным ворчуньям.
Несколько минут мы шли молча, шли по такой весне, что, право же, грешно было ею не восторгаться. Очень люблю я тепло земли, ждущей зерен. И этот струящийся над нею парок. И дорогу, обсохшую, но еще не пыльную, того черного влажного цвета, какой бывает у дорог только весной.
Зная, что загар не украсит моего простоватого лица, я заслонилась от лучей газетой. Стоит мне хоть на секунду вспомнить о своей слишком обычной внешности, как настроение у меня портится. Когда ты любишь, а тебя нет, хочется выглядеть лучше. Вот жене Николая Богданова такие мысли не знакомы. И загар ее не пугает. В прошлом году вернулась из Крыма, зашла в редакцию: все ахнули — классика! Ее профилем золотые медали чеканить можно, только вот не знаю, кого и за что ими награждать.
