Из сохранившихся писем
«…Игорь, здравствуйте!
Так нежданно и непрошено приходят откровения…
У нас была лекция по социальной психологии. Ничто не предвещало мук встречи с самой собой.
И тут — лектор предлагает каждому из нас обозначить (идентифицировать) себя одним понятием. Например: „Я — русский“. Или как-то еще. Ребята озадачиваются, но времени на раздумья нет. Следует череда идентификаций: „Я — ученик“, „Я — женщина“, „Я — человек“, „Я — специалист по…“. Я с ужасом жду своей очереди, мне абсолютно нечего сказать, пересохшая от неожиданности подкорка засбоила и не выдает ни одного ответа на вопрос: „Кто я?..“.
Лектор смотрит на меня вопросительно, я выдавливаю: „Я затрудняюсь отдать предпочтение какой-либо идентификации“. Он неожиданно не настаивает, кивает и получает последние пять ответов. Затем говорит:
— Итак, наша способность к самоидентификации есть наша способность к счастью.
Фраза бьет мне в лицо, как выскочившее из-за поворота солнце. Он профессионально — терпеливо — разъясняет, что-де, если мы знаем о себе — кто мы (то есть можем себя идентифицировать), мы ощущаем себя счастливыми. А если мы не знаем о себе — кто мы, нет точки отсчета счастья.
Мы молча впитываем новое знание.
И тогда он добивает меня.
— Но есть люди окраины — маргиналы, — они зависают на краю любой идентификации, расширяя собой пределы любых названий. Они никогда не бывают счастливы, как бы внешне благоприятно ни складывалась их жизнь. Они слишком умны, подчас гениальны, но несчастны…
Вчера выдалось время почитать Ваши вещи.
И знаете, я поняла, почему Вы на меня „запали“. Из-за того, что почувствовали сходство ситуаций в моих рассказах „Без наркоза“ и „Рикошетом“, да?
Ситуации, схожие с Вашими коллизиями, только подобных поворотов сюжета Вы не допускали — уходили раньше, на стадии первых признаков духовного небрежения Вами.
Я тоже не сношу такого. У меня колокол начинает внутри бешено и тяжело раскачиваться, как только в отношениях я чувствую небрежение.
Я тоже ухожу.
В себя.
Близким моим очень трудно это переносить — им сразу холодно делается, и они добывают меня оттуда — из „пустынь себя“, „отдышивают“, „лечат“, — а ведь вся эта возня и есть движения любви, правда же?..
„Без наркоза“ был написан в бешеном порыве сочувствия к Митьке Салтанову.
От Митьки решила уйти жена, она встретила „своего мужчину“.
