А этот, дважды бледный, худенький, на две трети забинтованный (марли на нем, кажется, больше, чем мяса), — этот лишил хирурга права на выбор. И, как ни странно, с ним легче. Реальные шансы остаться в живых, живым калекой, он решительно променял на призрачную надежду — но все же надежду! — остаться полноценным.
Или жить, или…
Разумно ли это?
Вопрос, пожалуй, для семи Соломонов. Одно не вызывает сомнения: в этой ситуации не исключен еще один обмен. Нет, уже не шансами и надеждой. Чудом и счастьем! Если раненый выживет и останется с ногой, он получит из рук судьбы готовенькое, чистейшее осязаемое счастье. А взамен подарит медицине маленькое чудо своего спасения.
Ну, а в противном случае…
В противном случае все ясно без слов.
Василий оказался щедрым, он подарил два маленьких чуда. Хотя творцом их был, конечно, не сам. Первое — чудо сохранения ноги — досталось Елене Николаевне и ее коллегам из Приморского военного госпиталя. Обладателем же второго стал через двадцать лет после войны хирург московский. Извлекая оставшийся в теле Василия металл, он обнаружил у самых костных тканей уцелевшей ноги пулю. Она и была творцом чуда: у пули не оказалось собственных «дверей» вхождения, она проникла через отверстие, сделанное в тазовой кости осколком.
«Гость» и «гостья» с промежутком явления, равным ничтожной доле мига!
Но это было позже.
А о первом чуде Елена Николаевна, провожая Василия, говорила:
— Ну-с, мой голубоглазый победитель, будь здоров. У счастья ты в желанных родственниках числишься. Не порти же с ним отношений. Не испытывай судьбу без надобности. — Елена Николаевна первая протянула Василию руку и долго держала его пальцы в ладони, с ног до головы ослепительно белая, но со смуглым лицом и какими-то привыкшими ко всему глазами.
Василий чувствовал, что Елена Николаевна неспроста задерживала его руку в своей, она хотела что-то сказать еще. Только почему-то раздумывала. Лишь перехватив и поняв его вопросительный взгляд, Елена Николаевна решилась.
— А ведь я тогда приняла решение все-таки ампутировать, — сказала она. — И все уже было готово. Но когда мимо ординаторской проехала коляска… за тобой… я вернула ее. Не знаю почему.
— Спасибо, Елена Николаевна.
— О, в этом случае меня благодарить, кажется, не за что. Победил ты сам, а я была в помощниках.
Ей было за тридцать, но Василий так никогда и не узнал бы, сколько же ей в самом деле, если бы однажды, во время вечернего осмотра, она не обронила (ни к кому, впрочем, не обращаясь):
