Пульс памяти - Анатолий Федорович Землянский

Будущее принадлежит молодым поколениям, но оплачено оно кровью погибших за него.

Только погибшие не ушли из жизни, они по-прежнему с нами, и не просто как равные, как живые с живыми, — они навсегда остаются нашей любовью и гордостью.

А это и есть право на бессмертие.

Это само бессмертие.

Дальше и дальше уходят в историю годы войны. А памятью (это великая власть сердца!) мы не только не отдаляемся от того скорбного и величавого времени, но словно бы и не уходили из него. Мы, сверстники и побратимы погибших.

Так я думаю обо всех не вернувшихся с поля боя к родным порогам.

А самая первая дума — об отце, о человеке, которому я обязан жизнью и который сумел остаться во мне навсегда.

Остаться и ясностью души своей, и делом своим, и думами своими.

Необъятное, непостижимо огромное вмещает и обнимает человеческая память, но самое необъятное в ней то, что охраняется любовью.

Во мне это прежде всего отец.

Отец-человек и отец-солдат.

Простой, обыкновенный, смертный, он всегда для меня — жив.

И останется живым.

Страницы же эти — о том, как я искал его могилу…

В памяти моей отец «начинается» таким: мы оба стоим — я у него на плечах, а он на покоробившейся доске, что была положена среди нашего небольшого двора еще в весеннюю распутицу да потом так и осталась, вросшая в затвердевшую грязь. Отец, подняв над головой руки, придерживает меня за колени.

Мы смотрим в поле, что из окантованной лесным гребешком дали подбегает прямо к нашим огородам.

Смотрим и ждем: из-за косогора вот-вот должен появиться трактор.

Отец уже видел его, все село вчера под вечер сбегалось к колхозному двору посмотреть на диковину, о которой перед тем немало было разговоров. А меня за что-то наказали тогда, и, лишенный права выйти на улицу, я с тоской смотрел через окно на бегущих.

Теперь неутоленное любопытство мое как бы вознаградилось неожиданной и счастливой для меня случайностью. До свету вышедший в поле «фордзон» потянул первую борозду как раз напротив нашего дома. Два или три круга его, на каждом из которых кургузый и тряский этот тракторишко вплотную подходил к нашей усадьбе, я проспал, а когда проснулся и, в чем был, выкатился во двор, «фордзон», отдаляясь, опять урчал где-то за косогором.