В данном же случае… Что могло ждать этого обескровленного лейтенанта, о тяжелом состоянии которого ей уже сказали?
Какой исход из трех возможных?..
Осмотрев раненого, Елена Николаевна и не подумала, что нужно все-таки спросить лейтенанта о согласии. «Возраст» ранения (она назвала бы его смешанным, то есть осколочным и пулевым одновременно) равнялся уже почти двум неделям, раны в пути обрабатывались торопливо и некачественно. Особенно на голени… К тому же этот сквозной осколочный пролом в тазовой кости…
Все было ясно, зримо, ни малейшего повода для сомнений. И приговор прозвучал более чем уверенно:
— Ампутация.
Для тревоги, таившейся в полузатемненном сознании Василия, слово это было как пароль. И на него тотчас последовал отзыв:
— Нет!
Губы еле шевельнулись, но сказанное им прозвучало твердо.
— Вы представляете себе возможные последствия?
— Представляю, — еще слабее, но с той же твердостью выдавили губы.
Елена Николаевна поняла: раненый при всей мучительности своего положения не переставал думать.
Он допускал конечно же и возможность такого жестокого приговора. Поэтому заранее все решил. И не просит, не умоляет, как бывает с другими, а просто говорит: «Нет!» Пусть будет что будет. А это значит, в свою очередь: или жить, или…
— Я приду к вам через два часа, — сказала Елена Николаевна.
Раненый движением век дал понять, что понял. А Елена Николаевна, уходя из палаты, вдруг сообразила, что эти два часа она дала на размышление не раненому, а… себе. Она, увы, не может преступить такое решительное несогласие. Даже при единодушном заключении консилиума. И при всех возможных остальных «даже», какие бы они ни были.
Войдя к себе и начав мыть к операции руки, Елена Николаевна с неожиданным уважением подумала об этом бледном (даже как бы дважды бледном — и белобрысым своим обликом и бескровностью) раненом. Те, что умоляют, нередко со слезами («Нельзя ли без ампутации? Доктор… ради бога!..»), все же, как правило, соглашаются потом. А выздоровев и покинув госпиталь, присылают вдруг письменные проклятия. «Вы плохой хирург и человек. Вам бы только оттяпать, это проще. А я теперь узнаю и узнаю от других: не дал согласия — и не отрезали. И жив-здоров…» — вспомнились Елене Николаевне строки из письма, присланного на ее имя.
Сначала человеку хочется одного: остаться живым и в полном здравии. Но как только ему отказали в гарантиях сохранения жизни, следует недолгое мучительное раздумье и наконец согласие на все. Полное отчаянья, горькое, но все же согласие.
