Мы равнодушно качнули головами:
— А чего там есть?
— Да вы глядите-ка. Глядите зорче… Колыхается небо. Зыбится вроде б? Аль не берет око?
— Отчего ж зыбится небо?
— А это ропщут мертвые, что рано из-под солнца ушли.
Отец резко повернулся на слова матери, желая, видимо, сказать ей, как не раз уже говаривал, чтобы не засоряла детям головы, но почему-то не сказал ничего. Скользнув взглядом по лицу матери, по нашим лицам, грустно улыбнулся, чмокнул на лошадь: «Н-но, ты… заснул», покрутил над головой вожжами… Будто и в торопливом чмоканье своем, и в возгласе, и в несердитой угрозе коню топил свое удивление словами матери. Удивление, которое для него было новым.
А повозка уже въехала в хлеба, конь бежал как раз навстречу мареву.
…Это была та дорога, по которой в августе сорок первого отец ушел на станцию. К последнему эшелону.
Окружало меня кладбище, а думалось, думалось и думалось о жизни.
О смысле ее и о цене.
В определении, разумеется, самого человека.
И выходило, что, оказывается, не всякая она мила, эта суть сутей бытия — жизнь.
Видеть окружающий тебя живой мир, слышать его, чувствовать, дышать им — что может быть желаннее! Но если вдруг право на это ты должен купить за какую-то бесчеловечно высокую цену?.. И так равнодушно суровы, так страшны «эквиваленты»?..
А выхода тем не менее нет. Выбирай: или жить, или…
«Что, — кричит в ответ сознание, — что нужно отдать взамен? Какой ценой можно купить себе… собственную жизнь?»
«Ценой увечья: у тебя не будет ноги».
Или руки.
Или…
Весь мир лихорадочно вздрогнет при этом. Колебнется, отдавшись во всем теле болью, койка. И вся палата. Все здание. Знакомые лица сделаются чужими. И станет таким ощутимым мгновенное внутреннее омертвение…
«Ценой увечья?»
«Да, ценой увечья»…
Я мысленно увидел входившую в госпитальную палату женщину-хирурга. Увидел, я уверен, точь-в-точь так, как увидел ее когда-то, и, конечно, не мысленно, а въяве, Василий. Ему тоже предстояло сделать выбор: или жить, или…
«Чему равна цена человеческой жизни в определении самого человека?..»
Главный хирург Елена Николаевна не была сентиментальна, она видела многое. И случаи, когда раненые наотрез отказывались от ампутации, тоже были ей знакомы. И знала Елена Николаевна — в таких случаях возможны три исхода: естественный (по ее убеждению!), то есть смерть; усугубленный промедлением, а потому с большей степенью увечья; и феноменально счастливый — когда судьба награждает упрямца благополучным исходом.
