Я кивнул и вытер нос рукавом.
— У тебя что, платка нет?
Я отрицательно помотал головой.
— Дожил, брат. Смотри, в простыни не сморкайся, их и так стирать трудно… У нас в седьмой палате у двоих недержание мочи… Так, в понедельник утром у тебя анализы возьмут. Во вторник после обхода — обследование. Если у тебя и впрямь не заболевание, а… Ну, скажем, временная дурость… Заметь, говорю, что не помешательство, а временная дурость… Если динамика будет положительной и ты наглядно продемонстрируешь полное просветление и всплеск оптимизма, то к среде будешь дома. На работе справку у тебя потребуют?
— Что? Справку?
Я пожал плечами.
— Нет. Нет у меня постоянной работы. То есть, работа… В общем, я на дому работаю. Пишу…
— Что пишешь?
— Статьи, заметки.
— Правда?
Врач посмотрел на меня с удивлением и развёл руками.
— И чего тогда дома не сиделось? Заработался, что ли? Ну ладно, прогулки тоже для здоровья полезны… Значит, справка не нужна. Тем лучше. Тогда поднимайся — и вперёд. Будем, так сказать, возвращать волю к жизни.
Трамвай прозвенел тревожно и, качнувшись, проехал мимо, едва не задев меня раскрашенным сине-белой рекламой бортом.
Я сделал запоздалый шаг назад и, поскользнувшись, едва не упал в стылую декабрьскую лужу, до краёв заполненную смешанной с грязью ледяной коричневой кашей.
— Новый год скоро…
Прохожий осуждающе посмотрел на тающую, плывущую под ногами дорогу и перевёл взгляд на меня.
— …А зимы толком-то и нет. Прямо даже не знаю…
Чего он не знал? И почему обратился ко мне?
Новый год… Действительно, уже конец декабря. Вот интересно…
Прохожий поднял воротник чёрной кожаной куртки, поёжился как будто от знобящего, сырого ветра и побрёл прочь.
К чему вообще эти слова?
…Вот интересно, не правда ли? Последний Новый год в моей жизни. Не «возможно, последний», а точно, определённо последний. Не каждый, далеко не каждый человек так уверен в своём будущем, как я. Да нет, с уверенностью можно сказать, что никто на свете так не уверен в своём будущем, как я. Точно знаю, что это последний Новый год в моей жизни.
И — странно… Никаких эмоций. Ни страха, ни сожаления, ни удивления. Только вот и думаю, что об перемазанных в грязи ботинках с белыми разводами соли.
Самому интересно — почему же мне так на всё наплевать? И откуда (и когда?) подкралось это ватное равнодушие, эта бесчувственность, онемение нервов?
Ведь казалось когда-то, что смерть — красивый театр. Красочные декорации, остроумные монологи, наполненные ироничными замечаниями и блестящими афоризмами, эффектные жесты, героические позы… Красота, которую уже никто не сможет унизить, измазать пошлостью, обывательской грязью.
