— Так.
— Ками, я вас не понимаю. Основное свойство оружия — избирательность поражения. Вы же снабжаете меня оружием, которое уничтожит и вас самих. Не боитесь? Сами то на что рассчитываете?
— Мы не военные, Игорь. И не политики. Мы — революционеры.
— Вам тоже неприятен воздух?
— Представьте, что мы уповаем на Божью помощь. Убедительно?
— Не знаю… Не знаю, что это такое — «божья помощь».
— Мы предлагаем человечеству задачу и смотрим, насколько успешно оно справляется с её решением. Эту задачу не решить без вмешательства высших сил. Это и есть Божья помощь. Возможно, у нас в запасе будет всего несколько месяцев, недель или даже дней для того, чтобы дать людям возможность ощутить присутствие Создателя в этом мире. Дальнейшее — не важно. Творите с этим миром всё, что хотите. Он — ваш. Нам оставьте души. Для них вакцина у нас найдётся.
— Вы тоже готовы умереть?
— Да.
— Отчего же в одном месте собралось так много людей, которые не хотят дышать?
— Долгая история, Игорь… Как-нибудь в другой раз… И не здесь. Вы готовы?
— Готов.
— Тогда приступим. Идите за мной.
Грохот грозы нарастал.
Пахло дождём, хотя земля была ещё суха и первые, редкие капли, не упали пока на неё.
Я шёл по улицам, пугливо оглядываясь по сторонам.
Так просто было: уйти из квартиры, оставить мать, бежать от неё, подальше — искать пропавшего отца.
Искать отца?
Я странно равнодушен к нему. Иногда боюсь (когда он особенно сильно пьян), иногда он бывает мне немного симпатичен (когда дарит чудом сохранённую в кармане шоколадку в мятой упаковке… но то бывает редко).
Но — любовь? Нет, едва ли моё чувство по отношению к нему можно назвать любовью. Это даже не привязанность.
Я вовсе не тоскую по нему, когда задерживается на работе, или (что чаще бывает) после работы и до ночи не приходит домой. Я не жду его.
Не прислушиваюсь к глухому хлопанью двери подъезда, не жду с замиранием сердца тихого щёлкания лифтовых дверей на нашей лестничной площадке. Не вздрагиваю от нарастающего звука шагов на лестнице.
Всё это делает мама. Она любит его — моего отца.
Я равнодушен к нему. Просто лучше, если этот странный, почти незнакомый человек тихо сидит дома. А не пропадает где-то…
Так лучше и споконей для всех.
Я перехожу на бег.
Ветер усиливается. Поднимает пыль. В горле першит, начинается кашель.
Я останавливаюсь. Сплёвываю на землю. Ребром ладони вытираю рот.
— Игорян!..
Дядя Миша, папин приятель, покачиваясь, стоит у столба. Он пытается схватиться за столб, но промахивается. Едва держит равновесие.
