В общем, обнадёжил.
Луц и Кравен напряглись. Им в авантюру ввязываться не хотелось, но профессор (на моё счастье) упрямо тянул их за собой.
После ужина толком не отдохнул. Вскочил на заре, всех поднял — давай язык осваивать!
В кресло лингватора садились по очереди. Я тоже присел. Отчасти чтобы подозрений лишних не вызывать, отчасти из-за внезапно налетевшего куража, а отчасти потому, что было очень любопытно послушать, о чём же этот премудрый реформатор с дикарями разговаривать будет.
А потом по просьба профессора отправил я микродрон в разведку. Выяснить, где там стойбище местных находится. И заодно уточнить, как же они на визит пришельцев отреагировали, да и вообще — как живут и о чём мечтают.
Дрон поселение довольно быстро обнаружил. По следам беглецов (они в зарослях настоящий коридор пробили, пока бежали).
Дикари как дикари. Навесы на стволах деревьев, шалаши — то ли на сваях, то ли на тех же стволах. Кусок леса слегка прорежен от деревьев.
Видно, временно они тут.
Грязь, мошкара какая-то в воздухе вьётся.
Галдят, воду набирают из какой-то лужи. К реке идти, похоже, боятся.
Дрон к стволу прицепился, включил оптомаскировку. Видит, слушает, пишет.
В общем, ничего особо интересного.
В основном, свои проблемы обсуждают. Ну и про нас, конечно, говорят. Но так, немного. Прямо даже обидно стало, что так немного.
Я-то думал, мы у них фурор произвели своей посадкой да буйством моего рыболова. Ан нет, без фурора обошлось.
Дескать, упало там перед грозой чего-то с неба, да потом зверь какой-то мужиков чуть не покалечил.
В общем, явление природы. То вода с неба упадёт, то транспортный корабль, за который кредит не выплачен.
И то верно, чего удивляться?
И ещё понял я, что к поляне нашей они больше не пойдут, а откочуют выше по течению реки. Там запруда, глубоко — и рыбы много.
Такие дела.
Вот это меня слегка обеспокоило. Понял я, что профессора им надо подсунуть до начал кочёвки. Или таскаться к ним придётся к какой-то их проклятой запруде!
Да и оттуда они, не ровён час, сбегут.
Профессор их болтовню поначалу слушал без особого интереса. Мычал только да пальцами водил по мемо-листу, записи делал.
А потом оживился.
«Непонятно», — бормочет.
И ёрзает при этом.
Непонятно и непонятно. Но раз задело его что-то, то надо тему развить. Пора уже, подзадержался я в состоянии бодрствования. Русрсы организма тоже ведь расходуются, а гибернация — дело нелёгкое, труднопереносимое организмом, истощённым космическими полётами и многолетним употребление орхидейного сока.
