Но он ничего не сказал, потому что Мартов закашлялся, присел в изнеможении на мешок: опять напоминал о себе туберкулез, благоприобретенный в сибирской ссылке.
В это время закрытый автомобиль прогудел мимо них и, свернув, затормозил перед глухими воротами ЧК.
— Вот так, — произнес Мартов, грустно кивая в его сторону. — Вся механическая тяга тратится на подобные перевозки. Не до топлива, когда надо свозить в кутузки соль земли — интеллигентных созидателей.
Это Глеб Максимилианович уже не мог пропустить мимо ушей.
— Для вас, вероятно, не секрет, — сказал он сухо, но как можно спокойнее, — что за время пребывания в Царицыне «интеллигентные созидатели», одетые в шинели с золотыми погонами, не пустили ни один из его заводов, что, оставляя город с двухсоттысячным населением, они взорвали электрическую станцию, водопровод, железнодорожные мастерские. Готовились взорвать мост с вагонами трамвая. Взорвали нефтяные баки, бак с гудроном, из которого все содержимое — пятьдесят тысяч пудов! — вытекло на волжский лед. Крупнейшие в России царицынские заводы разорены, разрушены, станки увезены, рабочие разогнаны, постреляны...
— Откуда вы все это знаете? — Мартов повел плечами, вытянул шею, как бы освобождая ее от сдавившего воротника. — Вы это видели?
— Мне рассказывал Михаил Иванович Калинин — он только что вернулся оттуда. Посреди города на телефонных столбах болтаются веревки, на которых «интеллигентные созидатели» вешали созидателей не столь интеллигентных. Причем рационализация в этой «сфере производства» достигла такой степени, что тот, кому выпадал жребий, должен был сам подняться на столб, сделать петлю и накинуть себе на шею...
Мартов опять нервно повел плечами.
— Э, да что толковать?! — Глеб Максимилианович махнул рукой. — Разве вы не знаете, что непременная отличительная особенность города, оставленного «солью земли», — виселица на базарной площади? Только в Елисаветграде — пять тысяч трупов: кузнецы, токари, сапожники... Целые баржи на Волге и Каме нагружали «неинтеллигентными созидателями», о судьбе которых до сих пор нельзя сказать ничего определенного.
— На войне как на войне, — возразил Мартов, привстав и поправив очки. — Белый террор — ответ на красный террор.
— Конечно... — Иронизируя, усмехнулся Глеб Максимилианович. — Само собой разумеется!.. Расскажите мне еще об «ужасах чрезвычайки».
— А вы, я вижу, мне о прелестях ее хотите рассказать?
— Не собираюсь. Хочу лишь одно заметить: когда бьют вас, вы вопите: «красный террор», «ужасы чрезвычайки», а когда бьют нас — тут же: «что поделаешь, на войне как на войне».
