От дальнейших размышлений его отвлекли санки, застрявшие на трамвайном рельсе при переезде через Лубянку. Задумавшись, он чуть было не споткнулся о них.
На санках лежали мешки, должно быть с картошкой.
Человек в шубе с окладистой шалью каракулевого воротника тужился сдернуть их с места, но никак не мог — тяжело дышал, кашлял.
Прохожие старались не замечать его и торопливо шли мимо.
Глеб Максимилианович взялся за веревку, дернул и едва устоял на ногах: санки оказались совсем легкими. Оглянулся: «Батюшки! Юлий!.. Юлий Мартов...» — И тут же, вместо приветствия, спросил невпопад:
— Неужели больше некому привезти?
— Да вот... — Мартов, сразу узнавший его, тоже растерялся, развел руками, потер очки, защипал бородку. — Спасибо... — Как бы оправдываясь, начал он объяснять: — Просто решил прогуляться, сочетать приятное с полезным. Думал, не тяжело будет. Это шишки, — прихлопнул по мешку, выждал паузу, чтобы собеседник смог по достоинству оценить то, что последует, и, саркастически укоряя; уязвляя Глеба Максимилиановича так, словно только он был виноват в плачевной судьбе этого вождя меньшевиков, заговорил: — Последний крик социализма! «Шишки по удостоверениям домкомов о нуждаемости в топливе»! «Шишки отпускаются в размере пять пудов на человека, по шестьдесят рублей за пуд, без тары...»
«Юлий Мартов, запряженный в санки с мешками... — думал Глеб Максимилианович и с нескрываемым любопытством разглядывал давнего знакомого. — Какая гримаса эпохи! Какая ирония судьбы! А ведь были — были! — и питерские кружки, и протест семнадцати, и первые номера «Искры»... Как недавно это начиналось — как давно кончилось! Сколько воды утекло с тех пор! Сколько всего встало между нами!»
— Да, вот так, — отвечая на его мысли, вздохнул Мартов, опять развел руками, опять стал упрекать, жаловаться: — У меня никогда не было никаких привилегий, кроме одной: страдать вместе с рабочими — так же, как они. И теперь хочу либо вместе с ними оказаться правым, либо ошибиться только вместе с рабочим классом.
Глеб Максимилианович уже раскрыл было рот, чтобы уличить Мартова примерно так:
«Октябрьская революция, по твоему глубокому убеждению, была «ошибкой пролетариата», но тогда ты почему-то не пожелал «ошибиться» вместе с рабочим классом. Нет! Тысячу раз нет! Ты и твои собратья-меньшевики «праведничали» с контрреволюцией, с белочехами, с Колчаком и прочими «честными демократами» против рабочего класса. Не знаю, в чем теперь ты собираешься «ошибиться вместе», — знаю, все это болтовня, поза».
