Все получилось даже лучше, чем он мог надеяться. Очень скоро он усвоил урок, известный работникам шоу-бизнеса: лучший способ спрятаться — выставить себя напоказ. Разумеется, здесь он выглядел куда загадочнее — пожилой, но не согбенный джентльмен, обладатель непостижимого дара, беззвучно и таинственно скользящий между столиками со струящимся из нагрудного кармана шелковым платком и со знанием вашего будущего в руках, — чем в далеком прошлом, когда собирал пазлы своего дяди Раффи. Сам сфинкс, объявившийся в ресторане / банкетном зале с колодой игральных карт, удивлял бы не так сильно, как Шими Кармелли. Он оставался необъяснимым даже для китайцев. Потом, когда все, кроме официантов, уходили домой, он садился за большой круглый стол вместе с оставшимися и, наслаждаясь их шутками, в которых ни слова не понимал, помогал им уплетать остатки. Они хохотали как подорванные, не обращая внимания, что он не участвует в их веселье. Ему хватало удовлетворения оттого, что в его арсенале нашлось, к его же изумлению, благостное выражение лица. От женских прикосновений у него возникало ощущение, что его любят. Ли Лин, самая хорошенькая из официанток, даже немного с ним флиртовала — так он думал. «Ты умный», — говорила она ему, трогая за пиджак. Когда он говорил что-то для них непонятное, мужчины чуть не падали со стульев от смеха. В этой жизни не было избыточности, ненужного понимания, лишних глаголов.
Раньше Шими думал, что может быть счастлив только в подвале; это не подвал, но здесь я вполне счастлив, решил он.
Принцесса счастлива пребывать в своем возрасте. Скуку она принимает как дар. Ей идет скука.
Что ее никогда не устраивало, так это отрезок времени, когда стрелка часов добирается до пяти часов дня. Он какой-то неопределенный, чем и давит на нее, как непрошенный гость.
В этот пустой час люди что-нибудь себе наливают, чтобы дотянуть до сущностного часа. В свое время она тоже так делала, но быстро пьянела и при этом знала, что делает с человеком быстрое опьянение. У нее неприятные воспоминания об опьянении, а именно такие воспоминания наиболее стойкие.
Память — садистка.
Можно тасовать память, как колоду карт. То, что не желаешь вспоминать, всегда окажется сверху. Само тасование — это признание невозможности сознательного выбора. Изволь мириться с дурным вперемежку с хорошим.
Она не прочь выпить. Она уже слышала эти слова: «Я бы не прочь выпить, Берил».
Вещи, которые не хочешь вспоминать, всегда оказываются сверху; но единственного сына, от которого ты хотела бы услышать слово «мама», там не найти. Таков закон тасования.
