— Дайте новый роман, который будет противостоять литературе, поставленной сегодня в образец.
— А кто меня напечатает? Начнется свистопляска. Начнут внушать... разъяснять... Обычно у нас описывают события. Между тем, это не главное. Я изображаю здесь не предмет, а пространство, вытесняемое им. Когда сажусь за стол, я даю себе десять заданий, из которых даже опытный издатель догадается, может быть, о трех, но они, эти задания, и определяют силу написанного. Именно благодаря им, у настоящего писателя не имеет значения, что он изображает, склянку чернил или осколок, отражающий луну. Через любое его изображение будет видеться мир.
Татьяна Михайловна показала нам изумительной красоты отпечатки с дагеротипов, сделанных Леонидом Максимовичем в середине 20-х годов. Поражала образность и умелая композиция.
— У меня чутье композиции. Но я работаю над ней больше всего. Вот этот роман написан от первого до последнего слова 6 лет назад. А я каждый день работаю над ним. Переставляю, убираю одно, дополняю другое. Пишу карандашом на больших листах. И я не могу зачеркивать. Потому что зачеркнутое, как куча грязи на строительной площадке, мешает мне видеть, правильно ли я поставил вот эту капитель. 7—8 раз переписываю и переделываю. И мне надо потом увидеть, чтобы все было соразмерно. Тут нет мелочей. Некто из Ростова спрашивает меня о ритмико-интонационных особенностях моих произведений. Огромное значение имеет ритм, мелодия фразы, абзац самой своей формой, внутренним настроем должен подготовить читателя к чему-то такому, что я знаю, а он не догадывается.
Помните картину Брейгеля с двойной композицией? Луч света из окна падает на человека, который ест капусту. Он здесь в углу, но смотрит через всю картину в другой угол на человека, который поднял голову и всматривается вверх, на строение, где умирает человек. Вот это и есть искусство. Я пытаюсь так писать. Если у меня сидит человек освещенный, я должен сказать, как он освещен, чтобы в этом эпитете было уже заключено все — и как луч проникает в комнату, и почему он дает этот, а не другой оттенок. И когда мне удается найти какую-то деталь неповторимую, я испытываю радость. Это и есть единственная радость, приносимая нашим каторжным трудом. Например, у мертвого человека открытый голубой глаз смотрит в небо, а по глазу ползет муравей — высшая степень мертвости.
19 ноября 1972 г.
Сегодня Леонид Максимович и Татьяна Михайловна были у нас в гостях. Л.М. принес мне с автографом фотографию, на которой он с Горьким в 1927 году. Пришел он в плохом настроении. Сказал, что свой почерк разбирает с величайшим трудом, а то и не всегда. «Главное найти тон. Тон — это та шерстяная нить, из которой Вы можете связать свитер, а затем потянуть за ту же нить и все перемотать в клубочек», — сказал Л.М.
