Ю. Бондарев рассказал, что вначале работал рывками, часов по 18 в сутки, пытаясь все взять кавалерийским наскоком. Л.М. всплеснул руками:
— Но это же гибель для писателя. Не знаю, у меня нет странички которую я бы не переписал меньше 8 раз.
Бондарев сказал, что теперь он работает медленнее, все дается труднее. Леонов обрадовался, заметив, что работа над каждым новым произведением дается все труднее. И если ему это-то неясно, работать не может.
— Л.М., а бывает так, что возникают два разных варианта развития действия, вы оказыватесь перед двумя различными сиенами?
— Это значит, что вам самому что-то неясно. Нет, у меня так не бывает. Почти не бывает. Если сажусь за стол и мне не пишется, значит, я чего-то не уяснил, не знаю.
Речь зашла о языке. Л.М. сказал, что у Бондарева очень весомые, емкие диалоги.
— Народ ежедневно, ежеминутно создает яркое в языке, умея в золотинку слова влить максимум золота. Писатели не всегда это умеют, у народа не учатся и теряют бриллианты.
Л.М. показал два листа рукописи «Русского леса», написанные карандашом, юмористически заметив:
— Раньше я писал свои рукописи на самой плохой, серой бумаге, чтобы не обольщаться, видеть недостатки написанного. Знаете, когда пишешь на хорошей бумаге, то и плохо написанное кажется не таким плохим, а переписанное на машинке кажется еще лучшим. Теперь пишу карандашом, чтобы неудачно написанное можно было стереть резинкой и написать заново. Пишу на больших листах, ибо придаю значение не только тому, что написано, но и сколько места отведено вот этому по сравнению с этим: проходных мест не признаю. Каждый эпизод пишу как самостоятельное произведение, как законченное. Очень ясно прочерчиваю внутренние своды, внутренние балки, связывающие все. По-моему, это главное. У Толстого вы не увидите этих балок, но именно они держат произведение так, что над ними не властно время. Этих балок читатель не замечает, как не замечает многого. Вот я сделаю этот завиток, ну как узор вот на этом стуле. Но вы замечаете, что мастер кое-что прорезал и отшлифовал на той стороне, изнутри, куда ничей глаз никогда не проникнет. А мастер все-таки отшлифовал и там. Вот также мы должны работать. Это трудно, читатель этого не оценит, а мы должны. Знаете, меня Бог не обидел талантом, но иногда делаю вот этот узор, провожу раз — не получается, два — не получается и, кляня все, думаю: «Эх, что бы стоило дать мне побольше таланта, ну еще бы копеек на сорок».
