20 ноября 1970 г.
По телефону. Л.М. говорит об одиночестве. Перебирает прошлое. Снова заговорил о Горьком:
- Горький ценил людей в зависимости от их начитанности. Меня он назвал невежественным юношей потому, что я не читал одного его произведения. Он был неколебимо убежден, что истина скрыта в книге. Между тем, истина в сердце людей, в жизни...
Что же делается у нас? Работают не столь вдохновенно, как надо бы.
23 февраля 1971 г.
Длительная беседа Л.М. с Юрием Бондаревым, которого я представил Л. Леонову.
— Рад с вами познакомиться, — сказал он, принимая от автора книги «Батальоны» и «Тишину». — Вы — человек талантливый. Только что в Барвихе видел «Освобождение». Очень понравился фильм, вот стоящее искусство. Форсирование Днепра, устремленность, а на втором плане, как неглавное, танкисты спасают горящий танк. Как будто несущественная деталь на масштабном фоне, а она-то и главная, создает настоящее представление о бое, а не прямые эпизоды. И впредь старайтесь в искусстве выбирать для себя самые трудные ракурсы, искать труднейший вариант ситуации, изображения. Изображая стакан с водой, не говорите, что он стоял, а, скажем, покажите отсвет в нем вон того огонька.
— Вы как относитесь к Достоевскому?
— Мне ближе Толстой, с его плотскостью, мясистостью, жизненностью. Достоевского тоже люблю, но он меня часто смущает алогичностью.
— Алгебраичностью?
Долго молчал, потом сказал:
— У него не алогичность. Сила искусства достигается другим — наибольший эффект дают ходы шахматного коня. Я пишу три главы, все развивается последовательно, читатель ждет дальше того-то. И вдруг я делаю резкий, непредвиденный им поворот, все летит черепками... А между тем внутренне именно это обусловлено, а не то, чего ждал читатель. Это — ход конем.
— Сознательно?
— Да, я заранее тщательно предвижу, тщательно разрабатываю план... (Татьяна Михайловна шепчет мне: «За судьбу Поли я сражалась,
просила не убивать ее»). Хотя я не знаю судьбы своих героев. Я — следователь по особо важным делам. Я не предрешаю судьбы своих героев. Вернее, для меня нет заранее виновных или невиновных. Это Горький заранее знал: вот этот положительный, а тот — отрицательный... Потом он их писал великолепно, мы их видим, осязаем, но судьба их с первой страницы ясна. У меня так не бывает. Даже если мне говорят: Ленин сказал. Я почтительно выслушиваю. Но, садясь за стол, я забываю обо всем. Я должен исследовать сам все. А как вы работаете? Как работает современная молодежь?
